"АМАЛЬГАМА"
Третья часть романа "ТРЕТЬЕ СОЛНЦЕ", линия 2025 г

Он energy выпрыгнул из её постели и, не оглядываясь, прошёл по песочного цвета термоковру к стоявшему на полу зеркалу в массивной деревянной раме.

- Немного ещё – кубики проявятся… - он прижал ладони к бокам почти плоского живота – Кубики-то я накачал…- он повернулся перед зеркалом - А вот грелку эту как согнать? – двумя пальцами он зажал складку жира на животе, оттянул - Ладно, немного осталось…

Не оглянувшись не неё, лежащую в постели, довольный своей подтянутой фигурой, тем, какой сейчас был оргазм – долгий, до боли – она обхватила его за спину ногами, а кричала так, что ладонью он зажимал ей рот - он на цыпочках, дурачась, прошёл вдоль целлофановой шторы в ванную.

«После каждого соития мужчина должен совершить омовение» - вспомнилось вычитанное когда-то в восточной книге.

Он вошёл в выложенный из стеклянных блоков полукруг душа, встал под тугой сноп воды, потом, не торопясь, выдавил бирюзовый гель на мочалку, стал медленно растираться пеной – и опять ощупал живот. Вчера ел вечером! Но встречи, переговоры – всё в ресторанах, куда денешься?

Поискав среди цветных пузырьков и флаконов, занимавших несколько полок её ванной, он налил на ладонь редкий тибетский шампунь на высокогорных травах, намылил голову. Сегодня обязательно в тренажёрный надо успеть – и плечи прокачать, и пресс. А интересно, что эффективнее – диета или секс? А она хороша, гибкая, и грудь красивая. Впрочем - они все красивые. Вот та, чёрненькая… Как её звали? Маша? Саша? Как –то ведь звали… Тома, Тамара… Все они примерно одно и тоже… Плюс-минус…

Он вышел из-за шторы душа, накинув на плечи белый халат, и одновременно вытираясь его полой.

- Ты торопишься? – она спросила, улыбаясь, всё так же лёжа на своей огромной постели. – Сейчас сварю кофе… - она кивнула в сторону кухни. Стен в её студии не было. - Сил нет встать…

- Некогда… - он начал одеваться.

- Завтракать не будешь?

- Потом зайду куда-нибудь. Встреча на Шоколадном, лучше не опаздывать…

- Почему ты зовёшь его Шоколадным?

- А как надо?

- Все зовут Золотым… И это мой халат, между прочим. А твоё полотенце голубое…

- Голубое - не моё. - Он улыбнулся.

- Точно не твоё?

- А ты сомневаешься?

Она засмеялась, подложила подушку под спину, смотрела, как он собирается – русоволосая, с красивой загорелой грудью, незажжённой сигаретой в руке.

- Знаешь, что самое приятное?- он надел свои английские боксёры, щёлкнул резинкой на животе, опять прощупал кубики – Слушай, я не потолстел?

- Ты – глупыш…

- Я? Глупыш? – он рассмеялся – Это чем же?

- Так что самое приятное? Energe?

- Emerge - модное слово… Нет, другое…

- Что же? - она закинула ногу на ногу…

- Вот-вот!

- Что-о?- она улыбалась глазами.

- Что все жалюзи открыты.

- А при чём здесь жалюзи?

- Что это на солнце… Всё-всё видно...

- А что, например, видно?- она улыбнулась лукаво, легла по-другому.

- Тебя видно… Всю-всю…

«Как же они похожи! Как будто это она и есть… - Он смотрел на неё, лежавшую обнаженной, и ему опять показалось что это - та, другая, его давняя юношеская мечта, почти детская любовь. Он был ещё мальчиком, может быть последний из сверстников – те простились с невинностью давным-давно. А он в девятнадцать ещё оставался девственником.

- «Ещё был не разменян мой первый золотой…»- неожиданно проговорил он вслух.

- Не разменян… О чём это ты?

- Это строчка, из Окуджавы. Был такой поэт когда-то давно…

Он был мечтательным мальчиком - красивым, из благополучной семьи, писавшим стихи и ждавшим свою избранницу, ту, что станет его первой женщиной. А найти её было не просто, совсем не просто. И отвергал их мысленно он сам - толстые, или неряшливые, или плебейки с пивком и оттопыренным мизинцем – эти отметались сразу. Оставшиеся – малая часть – бывшие одноклассницы, соседки по даче, девчонки с его курса - отвергались одна за другой: эта глупа, у той нос слишком длинный, у другой и причёска нелепая и сама она тоже глупа, эта красивая, но блядь – разве могла стать его первой женщиной ты, о которой рассказывали, как её трахали в туалете? Нет – такие не для него…

А его любовь была рядом, и никто не выдерживал сравнения с ней.

Она была старше года на четыре – статная, русоволосая, пухлогубая - она жила в соседнем доме и их балконы углом выходили друг к другу. Летом он каждое утро ждал у окна – в начале восьмого, если утро было солнечным, она делала на балконе разминку – легко соединяла в замок руки за спиной, разминала плечи, и он видел как её грудь двигалась под белой майкой. Хоть бы раз она вышла без этой майки – но нет! Она уходила ненадолго, и появлялась уже с белой чашкой, и глядя на Филёвский парк вдали, пила кофе или чай, уезжала в свой институт.

И он ждал следующего утра…

Однажды он наломал сирени и рано утром – он узнал номер её квартиры – тихонько прокрался в её подъезд. Он вышел из лифта этажом ниже, чтобы не сгореть от страха, если вдруг кто-то увидит его – и тем более она. На цыпочках, слыша только, как грохочет его сердце, он беззвучно поднялся на её этаж, замирая, подошёл к двери. Было тихо, пахло пищей и у кого-то в квартире играла музыка. Он положил сирень перед её дверью, поднёс палец к звонку. Надо было нажать на кнопку – и убежать. Он подумал – как бы не услышали, как у него стучит сердце.

А ведь это была любовь, самая настоящая любовь - вспоминая, он медленно застёгивал рубашку, потом у зеркала сосредоточенно повязывал галстук.

На следующий день столкнувшись с ней вблизи – в супермаркете недалеко от дома - он вдруг покраснел, испугавшись, что она поймет, что сирень принёс именно он. Отвернувшись, она выбирала резиновые перчатки и средство для кафеля – удивительно, она, такая красавица – и что-то моет! И ещё несколько раз, когда она с блестящим лбом, тяжело дыша, возвращалась с пробежки - и всякий раз, если она мельком смотрела на него - высокая, загорелая, с большими зелёными глазами – у него всё замирало внутри, обдавало жаром.

Н-да… А похожи они невероятно…Он покосился в зеркало – наверное потому здесь и бываю…

Он достал из заднего кармана бумажник и, стараясь не обращать на это внимание, положил на столик у входа серые банкноты, закрыл ключами бульдожье лицо Бенджамина Франклина.

- У тебя есть зажигалка? - Она посмотрела по сторонам, подняла с полу свою зажигалку, но не закурила, опять полулегла в постели, поискала глазами пепельницу. – Я всё-таки сварю кофе.

Она встала – тонкая, смуглая - обнажённая пошла на кухню.

- И лучше евро… - Он услышал это в ванной, причёсываясь. Зажужжала кофемолка.

Он вышел, повязывая галстук, спросил уже по-другому, как-то холодно:

- Мечтаешь уехать? Достала тебя Россия?

Она насыпала кофе в турку, поставила электроплиту на «slow».

- Пока нет… - Она улыбнулась, ладонью коснулась его щеки - Последи за кофе, я в душ…

Зашумел душ, внутри турки что-то постукивало – что может быть внутри закипающего кофе? Он смотрел как медленно поднимается коричневая пенка, вдыхал горячий аромат, а сам вспоминал свой сон.

Странный сон…

… он стоял на каком-то балконе, зимой, было не высоко – второй или третий этаж, смотрел на заснеженное поле и лес, а по аллее двигалась к дому толпа, улюлюкали дудки, громыхал барабан, и восемь быков везли на санях куриное яйцо.

На кофе появилась пенка, начала медленно подниматься. Он немного отодвинул турку, услышал как за спиной, в душе, умолкла вода – сейчас она выйдет, и наверняка как обычно не вытираясь, с капельками воды на теле подойдёт к нему.

Сколько было быков и что везли на золотом подносе он почему-то знал - быков именно четыре пары, и идут они под ярмом, привязанные к сосновому стволу, а в санях …

Он наливал кофе в маленькие белые чашки, смотрел как сбегает пенка, а видел то поле в снегу, и столикая толпа у крыльца, и кто-то поднимается по ступеням, на подносе несёт… маленькую юлу. Все почему-то смотрят на него, ждут что он сделает – и он медленно берёт юлу, запускает её – и просыпается.

Она вышла не вытираясь, с капельками воды на загорелом теле, села на прозрачный стеклянный стул, закурила.

- Знаешь, приснилось - запускаю юлу…

- Что запускаешь?

- Юлу, детский волчок… такой светло-золотистый, из анодированного алюминия наверное, и покрашен полосами – фиолетовая, изумрудная… и смотрят какие-то люди – в чалмах, в рыжих, в синих чалмах, в халатах полосатых, яркие все такие, диковинные.

Он вспомнил их гортанные крики, смех, уникальность глаз, носов, ртов, смуглую кожу, чёрно-синие волосы.

- Знаешь, и все вокруг в одеждах… немыслимых – будто персы, или индусы-танцоры из кино как-будто – не знаю… В оранжевом один, другой в белом … И много их, на юлу смотрят, радуются…

- А девушки были?

- Нет. – Рассмеялся – Я бы запомнил!

- Конечно – Она иронично улыбнулась – Ты бы запомнил…

Она слушала как он рассказывал – образно, живо, непосредственно, она любовалась какой-то детской радостью этого мужчины в элегантном костюме и с маленькой чашкой в руках: коротко подстрижен, суховат, для своих тридцати шести выглядит замечательно. И разведён, и большая квартира, и деньги - идеальный муж… Да и ей пора – к тридцати у женщины должна быть семья. Или любовь, как он… Мучительная любовь, когда все другие кажутся скучными, пресными, плоскими… А ведь уже не семнадцать, и не двадцать три… И даже не двадцать шесть…

- «Ещё был не разменян мой первый золотой» – она сказала это медленно, задумчиво - он вздрогнул, быстро взглянул на неё.

Сейчас он скажет – так ты знаешь Окуджаву? Но он почему-то помрачнел, посмотрел в окно, задумался.

- А где часы мои? - Он огляделся по комнате.

- В спальне, наверное… - Странно, я совсем не знаю его. Или знаю другого – о чём он думал сейчас? О планах на день? О встрече на Шоколадном? Или… о ком? Этого она не знала, и сказала совсем другое:

- А тебе идёт серый костюм – Она выпустила тонкую струйку дыма - Серый с металликом…- Не найдя пепельницу, стряхнула пепел в чашку. – А может твой сон – путешествие? А? Ты не собираешься уехать?

Мелодией Pinck floid зазвонил её мобильный, она посмотрела номер и выключила телефон, опять затянулась, опять медленно выпустила дым. – Что ты молчишь?

Он не отвечал, сосредоточенно застёгивал ремешок часов.

- Я не молчу… Говорю - ты умница! - справившись, он улыбнулся - по-детски, открыто - Умница, любовь моя! А бросишь курить – вообще совершенство!

Он подошёл, наклонившись поцеловал её, с прозрачного стула взял свой коричнево-рыжий портфель, на пороге оглянулся:

– И не пей много кофе, от него, говорят, цвет лица портится!

Она засмеялась, что-то сказала – но лифт уже приехал на её этаж. Не услышав ответ, он вошёл в металлическую кабину, трижды отразившись в металлической облицовке, помахал ей рукой - и двери закрылись.

На ударопрочной и антивандальной стене лифта какой-то непостижимой силой была нацарапана свастика.

«Наверное 2020 года дом, или чуть раньше, семнадцатого… – Отражаясь в почти зеркальном никеле стен, он поправил короткие волосы и улыбнулся зрачку объектива под потолком – Нет, всё-таки двадцатого, кажется тогда лифты прямо в квартиры стали делать.»

Пройдя мимо стеклянной пуленепробиваемой перегородки с вечно болтавшей по телефону консьержкой, и открыв в телефоне семизначный код для выхода - магнитной карточки у него не было - через дверной шлюз он вышел из прохлады подъезда.

Свежесть утра уже миновала, день начинался асфальтовой жарой и безветрием. Пустой троллейбус медленно поворачивал, перекрыв полдороги. Над шоссе в мареве трепетала белая перетяжка - «Выкуп жилья – решение ваших проблем». Бабушка с внуком, глядя на троллейбус, покорно стояли на останове. Парень с наушниками и жёлтым рюкзачком за спиной плывущим шагом кроссовок-роликов торопился к остановке. На солнцепёке пыльного газона четверо индусов или белуджей в оранжевых жилетах сидели на корточках и курили по-кругу.

Пискнули обе сигнализации, замигали габариты припаркованного в редкую тень тёмно-синего китайского BMW. Сев на жаркое сидение цвета песка Кара-Кумов, он оставил дверь открытой, не торопился включать кондиционер – испытанный способ простудиться в жару. Достав сотовый, посмотрев в автоответчике звонки, нашарив бутылку тёплой минералки за сиденьем и сделав глоток - лучше бы его не делать – он закрыл, наконец, двери, завёл машину.

- Чёрт, тёплая… Да, надо Лексус покупать, это всё – не то…

Но вспомнив как это было четверть часа назад, в постели - как она выгибалась, гибкая как тетива… а потом, когда повернулась, как сверкнула платиновая капелька пота у неё на спине – опять почувствовав это, он в ручную переключил скорость, справа обошёл несколько машин, и стремительно но мягко повернув, на почти пустом Ленинском дал уже полную волю мощному «баварскому» мотору - уходя в сторону центра, через площадь Гагарина, к Садовому кольцу и дальше, к Кремлю, на Шоколадный остров.

Перед Октябрьской площадью началась пробка. Он перестроился в левый ряд, и среди пёстреньких китайских микролитражек под стрелку медленно ушёл вниз, к Крымскому мосту. Слева видна была римская колоннада парка Горького, разноцветные аттракционы среди зелени. Там, в белой беседке на берегу Москвы-реки однажды тёплым солнечным вечером из пластмассовых стаканчиков он пил вино со своей будущей женой. Потом они, обнявшись, шли по просторной набережной, и увидев что прогулочный пароходик стоит у причала, заторопились к нему – сначала быстрым шагом, потом бегом. А пароходик уже отчаливал, и подбежав они увидели как быстро ширится мазутная щель воды между причалом и кормой. Пол-метра, метр… Они прыгнули – благополучно! Это было здесь, с первой женой…

Он принял вправо и мимо стеклянно-авангарднного, уже четырежды перестроенного комплекса жилых апартаментов, антикварных магазинов и выставочных залов, по привычке называемых Дом Художника, выехал на просторную Крымскую набережную.

Остриё косой как акулий плавник пирамиды поднималось на пятидесятиметровую высоту, две пирамиды поменьше опускались к излучине Москвы-реки. Здесь для летних шоу и «перформенсов» был устроен полукруглый амфитеатр, но не обычный, а с водной гладью вместо сцены. Высоко в воздухе, у зеркального острия пирамиды, парил в безветрии красный стратостат с известной всему миру надписью.

Когда-то давно, при товарище Сталине здесь, на Крымской набережной, начали было строить ещё одну высотку – Дворец науки, успели только первый этаж и холл – но шашлычник умер и всё остановилось.

Постройка эта была столь циклопична, что через тридцать лет в фойе уютно поместился Дом художников и Новое здание Третьяковки. Обувная коробка эта простояла довольно долго, пока несколько конкурсов по какому-то импортному проекту не создали футуристическое Это. А вокруг тем временем разрослись каштаны и липы, на лужайках белели бездарные скульптуры брежневских времён, стояли у дорожек и несколько прекрасных монументов сталинской поры, да и сама фигура шашлычника с обколотым носом и надписью на лбу - fuck! стояла где-то там …

Удивительно, но всё так же как в юности за копьями железного забора виднелся киоск мороженного. Сотни раз бывал он здесь – и на модных выставках, на антикварных салонах, чаще с какой-нибудь девицей, реже один. Вон там, в ресторанчике на первом этаже пару раз они с друзьями отмечали удачные сделки, а вот здесь, у бензоколонки на углу, он даже как-то занимался в машине сексом, а с кем – уже не вспомнить ни лица, ни имени…

Мимо стеклянных призм комплекса он медленно повернул на набережную.

Во всю длину её раскинулась торговля картинами. Загорелые бородатые художники, знавшие лучшие времена, но квартир в соседнем здании их имени не имевшие, за копейки продавали здесь свои шедевры. Покупателей особенно и не было – художники, а больше посредники, полураздевшись от жары, с банками пива в руках стояли у парапета набережной, курили, или в тени матерчатого тента в сотый раз лениво играли в шир-беш. А их натюрморты с цветами, с рассыпанными из лукошка грибами, пейзажи с романтическими видами зимнего леса или шедеврами «а-ля малые голландцы» – всё это в золочёных рамах пылилось на решётчатых стендах, похожих на клетки зоопарка.

А дальше, где некогда стоял Пётр Великий, уже давно подаренный Кронштадту и теперь встречавший корабли на Балтике, от стрелки Москвы-реки в сторону Кремля, как спина древнего ящера вытянулся перестроенный из кондитерской фабрики в роскошные квартиры и пентхаусы прежний соперник Манхэттена и Ниццы - когда-то вожделенный, гипнотизировавший богатых провинциалов, роскошный, недосягаемый, полумифический Шоколадный Остров.

И, минуя несколько магнитных шлагбаумов, он направлялся туда, в этот русский вариант Иль-Сен-Луи, на встречу с очередным покупателем - клиентом раскосым, смуглым и молчаливым.

Шоколадный Остров…

Посреди Москвы-реки вытянулся перестроенный из кондитерской фабрики прежний соперник цен Манхаттена и Ниццы - когда-то вожделенный и роскошный…

Река и набережные со всех сторон отделяли этот остров от города, от континента.

На стрелке, сразу за маленьким двухэтажным Яхт-клубом, громоздились похожие на замок красно-кирпичные цеха кондитерской фабрики «Красный Октябрь». Когда-то – ему было лет пять или шесть - прозрачным летним вечером здесь по набережной гулял он с родителями, они вспоминали что-то своё, наверное какое-то свидание, вдыхали запах ванили и шоколада, смеялись. А потом, уже как-то собираясь в школу, он услышал как мама, наливая кофе, сказала отцу – «А Красный Октябрь закрыли, знаешь? Теперь только Сникерсы…» - «Нет, в недвижимости дело… Такое место!»

И верно, сейчас шоколадная цитадель безжизненно молчала, а некогда…

Некогда сладкий запах карамели, ананасных вафель и свежей пастилы за сотни метров извещал прохожего – о да, это тут, на «Красном Октябре», делаются лучшие в СССР конфеты! Жёсткие трафаретные надписи пугали с серых железных ворот - «В зоне погрузки не стоять! С грузчиками не разговаривать!». Когда эти ворота открывались, то сначала в фуражках с синим околышем выходили сытые охранники из ВОХР-а, смотрели по сторонам, и только убедившись, что рядом нет ни резвых мальчишек, ни перекупщиков, поджидавших «несунов», блеснув чёрным козырьком фуражки, солидно кивали шофёрам. И из ворот по булочным, гастрономам и закрытым распределителям системы ГлавХОЗУ ЦК КПСС разъезжались ароматные грузовики с «Мишкой на севере», «Алёнкой», «Каракумом» и «Белочкой», нежным давно забытым лакомством с диковинным названием «Пат цветной горошек». И вот там, на месте прежних многоэтажных цехов, где когда-то среди сотен работниц в белых косынках медленно двигались конвейеры с ореховым пралине, косхалвой и зефиром в шоколаде, разместились теперь непостижимые залы частных апартаментов и пентхаусов. С видами «на пол-Москвы» аскетичные нью-йоркские лофты с белыми Стенвеями, полотнами пост-модерна и двумя -тремя креслами пустотой своего пространства молчаливо давали понять – этот серый бетонный пол дороже чем золотые монеты, выложенные на той же площади. Гостиные в нежном мраморе ар-деко соседствовали с кабинетами Louis XV в резных панелях и позолоте, целиком купленными в Париже, привезёнными в Москву и собранными здесь на Шоколадном. Тренажёрные залы с батутами вели к роскошным хаммамам в красном порфире, самая дорогая мебель и антиквариат со всего мира уступали по цене только картинным галереям внутри этих малонаселённых квартир…

В послепутинские времена рядом с романтическим замком кондитерской фабрикой размножились корпуса стеклянно-мраморных апартаментов. Робкий пешеходный мостик-новодел вёл от храма Христа-Спасителя на эту сторону реки, но не к началу мощного проспекта, как того требовала логика, а к суетной и невнятной архитектурной каше. А за мостом, будто отстраняясь от скудости современной мысли, застенчиво жались к реке церковь и уютные палаты боярина Аверкия Кириллова, над ними, как торжество угрюмого волюнтаризма, громоздились серые кубы сталинских бояр - построенный Иофаном и Гельфрейхом сумрачный Дом правительства.

О нескольких десятках женщин, мужчин, а иногда и подростков, в благословенные сталинские времена вкусивших удушье эпохи маршей и пыток, вскрывших себе вены в ванной, застрелившихся, прыгнувших из окон этого дома, или ещё каким-либо способом от жизни спрятавшихся в смерть – о них никто уже не вспоминал. Перевёрнутый с улицы во двор свинцовый свод кинотеатра «Ударник» как и в те предвоенные 30-е, был и сейчас, через сто лет, также расцвечен бодрой рекламой нового квази-патриотического фильма.

Уже давным-давно не было коммунистов у власти, и квартиры в Доме правительства не раз поменяли своих хозяев. Ещё при Медведеве ушлые владельцы перенесли отсюда кондитерскую фабрику, и томящий аромат ванили, шоколада, горячего зефира и корицы давно уже не разносился с этого острова. Да и весь Шоколадный издали казался теперь макро-скоплением разномастных антикварных буфетов, глухих книжных шкафов, чемоданов без ручек, молчаливых сейфов и пузатых комодов…

И минуя несколько магнитных шлагбаумов, он направлялся туда, на русский Иль-Сен-Луи, на некогда знаменитый «Красный Октябрь», на встречу с очередным покупателем, клиентом раскосым, смуглым и молчаливым.

Въезд на подземную парковку был закрыт. Он опустил стекло и сказал в гибкий микрофон – «В пятьсот четвёртую». Охранник за взрывозащищённым стеклам, делавшем его похожим на рыбу в аквариуме, давно уже нашёл в компьютере номер его машины, кивнул для порядка - и серая створка ворот поползла вверх.

В душный и пыльный летний день подземная парковка была полупустой – мужья в офисах, а жёны, вероятно, мучаются в спа или своих подмосковных палаццо, всё ещё называемых по привычке наивным словом «дача». Как стадо чудом сохранившихся мастодонтов сияло лаком несколько черных гибридных джипов, по виду бронированных, и десятка три Мерседесов и Лексусов, возможно даже и не китайских.

«А здесь, похоже, проблем не бывает» - набирая номер квартиры на дисплее возле лифта, он смотрел на длиннющий песочный Майбах с крышей, обтянутой кожей цвета лосиной шкуры.

- Слушаю Вас - ответил мягкий женский голос.

- К Юсуфу Искандеровичу.

- Алексей?

- Да, Варламов.

- Поднимайтесь, пожалуйста.

Объективов нигде не было видно, но он знал наверняка, что не за одним монитором наблюдают сейчас, как он поправляет галстук, как смотрит, нет ли синих кругов под глазами.

Интересно, этот Юсуф, стал за год ещё толще? И по-прежнему носит шёлковые жилетки? Рыночный авторитет, должно быть, от кожаных жилеток поднявшийся к шёлковым. Во время, видно, к госфондам пристроился, серьёзные деньги там… Что у них в Средней Азии? Газ, нефти нет, мрамор есть, баранина… Баранина на рёбрах. Корейские машины собирают…Что ещё? Кокс, дурь… Ну, может это и не его бизнес. Ладно, какая разница. No olet! – кто это сказал? Нерон, кажется… Нет, Веспасиан. Веспасиан, точно – ответил сыну, когда тот возмутился – в Риме сортиры обложить налогом. Сестерций поднёс к его носу и сказал – Не пахнет! Интересно, чем Юсуф пользуется? Что-нибудь терпко-сладкое – из Dior, или Damp;G… Но скорее Gucci – есть там у них что-то с перебором, приторное…

Зеркальная кабина с чёрным полированным полом бесшумно остановилась на шестом этаже, из лифта он вышел в холл, и одна из дверей открылась.

Невысокий раскосый охранник в чёрном костюме, со шрамом через всю щёку к глазу то ли поклонился, то ли кивнул ему - но не отошёл ни на шаг. Шрам был глубоким, видимо давнишним, полученным ещё в детстве – смотреть на него было и страшно, и как-то неприлично, но он почему-то манил смотреть ещё, рассматривать даже. Охранник стоял спокойно, неподвижно – но в позе его, в скользящем мимо взгляде - во всём была собранность, какая-то животная, нет, скорее феодальная готовность напасть на врага своего господина.

Появилась смуглая девушка в длинном платье и, сказав « Иди, Ахмет» кивнула нукеру - невысокий, крепкий, он бесшумно исчез.

Девушка поклонилась, сказала по-русски без малейшего акцента:

- Здравствуйте, Алексей! Рады Вас видеть… Юсуф Искандерович сейчас примет Вас. Располагайтесь, пожалуйста. Чай?

- Да, чай. И если можно минеральной воды, с газом.

Девушка посмотрела тёмными внимательными глазами, опять поклонилась и бесшумно ушла.

«А фигура у неё великолепная… - Алексей проводил наложницу взглядом - Молодец, Али-Баба, разбирается!».

За панорамным окном под голубым, как на открытке, небом лежала солнечная Москва. Над общей застройкой поднимались высотки Нового Арбата, акульи плавники Москва-сити вдали, и как памятники ушедшей короткой Эпохи Нефтяных Денег там и сям сияли зеркальной гранью башни небоскрёбов … А прямо за Москвой-рекой на голубом небе жирно светились нитритом титана «золотые» купола Храма Христа-Спасителя. Во всём идеальном этом пейзаже не хватало только белых пароходиков, с трогательной медлительностью плывущих по Москве-реке. Но при нынешних ценах на мазут, этот милые кораблики «Ветерок» или «Юность» теперь фрахтовали только на свадьбу какого-нибудь провинциального олигарха, да изредка для съёмок кино – о временах Ельцина, временах до-перво-кризисных, или о благословенных двухтысячных, временах широко растекавшихся по офшорным счетам и карманам дешёвых нефтяных денег …

Он огляделся вокруг - кажется, за два года в этой квартире ничего не изменилось: те же крашенные в белый кирпичные стены, та же кожаная мебель цвета топлёного молока, низкий марокканский стол с журналами, лаковый китайский шкаф-бар. Да, новый арендатор ничего не изменил: и рояль на том же месте - почему-то всегда была открыта крышка, будто только что играли, и большой песочный ковёр на полу – кажется, даже так же разбросаны были турецкие подушки, и старинный латунный телескоп на треноге молчаливо упирался в стекло. Но самое удивительное, пожалуй, было то, что нынешний съемщик квартиры оставил в неприкосновенности главную деталь этого лофта: висевшие по стенам огромные яркие постеры-фантики.

Фантики… Фантики из жизни той исчезнувшей Атлантиды, носившей длинное и сейчас уже непонятное для многих название - Союз Советских Социалистических Республик…Государство с таким названием могло быть в любой точке мира – и в Аргентине и в Юго-Восточной Азии, но возникло оно, увы, в России. И вот - фантики от конфет, уже «антикварных» конфет прошедшего ХХ века - увеличенные почти до двухметрового размера, смотрелось они довольно фантастично. Когда-то самые обыкновенные, серийные, периода давно минувшего расцвета коммунистической власти и всего этого острова -шоколадной фабрики… На одном – совершенно французский сюжет - девочка в красной шапочке, высоко подняв руку, прятала от пуделя конфету – «Ну-ка, отними!». На втором - мишки косолапые кондово просыпались в сосновом лесу и ещё в сталинскую эпоху маленькой листовкой фантика разносили по миру имидж огромной, таинственной и непредсказуемой страны – «Мишка косолапый». На другом – дубль два для тех, кто не понял с первого раза - одинокий белый медведь под полярным небом брёл по льдине – и чтобы не было сомнений, что это именно белый медведь, а не лось, например, сайгак или пума, здесь же было название – «Мишка на севере». Дальше - сказочные «Гусиные лапки», космо-романтический «Полёт» и совсем уж диковинное – «Раковая шейка». Что же это за конфета такая, и какой должен быть вкус у такой «Раковой шейки»? Морепродуктов? Белой массы из рыбьих костей и добавок, продаваемой как «Крабовые палочки»? Странным было и то, что только на некоторых фантиках написано было верно – конфетА, а на большинстве было неожиданно множественное число - конфетЫ. Почему? Ведь каждый держал в руках, разворачивал, шуршал серебреным «золотцем» одной конфеты… «Красный мак», «Эстрадная»… На другой стене, за тускло сверкавшим телескопом, как память о знаменитом когда-то автопробеге Москва – Каракумы зеленый квадратненький грузовичок «Газик» на фоне каравана верблюдов упорно пересекал пустыню. Назывался этот кондитерский мини-шедевр соответственно - коротким и красивым тюркским словом - «Кара-кум», Чёрный песок.

- Алексей, - послышалось за спиной, и выходец из этих песков, толстый смуглый человек, переваливаясь полным телом, улыбаясь, шёл ему навстречу. – Алексей…Алексей Александрович? – будто уточняя переспросил он. – Ассалам алейкум!

- Алейкум ас салам, Юсуф Искандерович. Рад Вас видеть.

- И я рад тебя видеть. Как здоровье? Как дома? - Обнял пухлой рукой, повёл к креслам и столику. – Хорошо всё, спокойно?

- Да, замечательно, благодарю. Как у вас?

- Тоже ничего, спасибо. Выглядишь хорошо, спортивно. Ну, женился наконец?

- В процессе… в процессе. Не так просто.

- Понимаю. – Вошла девушка в чадре, поставила на столик чеканный дагестанский поднос с чаем и лукумом.

- Ну, расскажи, как дела… Как бизнес?- Юсуф налил чай на самое дно пиалы, передал Алексею.

А Юсуф заметно изменился – помолодел. Подтянул морщины у глаз? Вживил золотые нити? Да, лицо пухлое, ровное, какое-то даже целомудренное… Где-нибудь в новейшей супер-клинике лежал два месяца, страдал за нас всех, бедняга! Да и не потолстел особенно, и одеколон по-прежнему сладкий. Немного терпкий…

Взяв пиалу, Алексей откунулся в кресле – так аромат был поменьше.

- Как, есть работа? – Юсуф улыбался, почёсывал круглый локоть. Любимой шёлковой жилетки, обычно полурасстёгнутой, сейчас не было – мягкая кремовая рубашка, шитые на заказ просторные струящиеся штаны, и прошитые, наверняка, тоже золотой нитью - в льняных он ходить бы не стал, для него это «не почётно»… Интересно, федерацию айкидо он ещё спонсирует?

- Алексей, что ты молчишь? Как жизньтвоя?

- Хорошо всё. Работаем.

- Хорошо, говоришь? - Юсуф прищурился - А ведь трудно сейчас?

- Трудно, конечно, что говорить.

- Да, да… А у меня тебе предложение есть, думаю ты не откажешься. Ты как, в отпуск сейчас не едешь? Сочи там, Красная поляна…

- Да нет… Пока в Москве. Что-то срочное? Думал в теннис поехать поиграть – дня на два -три, где-нибудь здесь, под Москвой… Или на кайтинг на Плещеево озеро… Пока жарко, сухо...

- Ты молодец, следишь за собой… А я отяжелел что-то, даже спорт забросил – Юсуф вздохнул. - Некогда… Да… Вот хотел с тобой посоветоваться. Я когда квартиру в Москве искал, во много фирм обращался, а выбрал твою. Поговорил с тобой тогда - в Метрополе сидели, помнишь? И квартиру эту ты нашёл, и аренда вроде не большая – в таком-то месте… Хорошо всё вышло. Спасибо тебе, спасибо, дорогой…

- Ну, не я один… Компания. Много людей работало…

- Не скромничай… В любом деле есть человек, который всем верховодит…Баши – по-нашему.

Юсуф улыбнулся, сощурился, посмотрел на город за окном.

- Второй год, как в Москву прилетаю - сюда как в дом родной прихожу. Я здесь и не менял ничего – ты же видишь. Лейле только и Фариде – вон, комнаты переделал. Но это женщины – сам понимаешь! А мне – нет, сразу всё понравилось. На родине своей, в Ташкенте, так себя не чувствую, как тут… Хороший город Москва. Знаешь, чем хороший?

- Красивый? – нейтрально ответил Алексей.

- Нет, дело в другом… Тут всем всё по-похую, отстёгивай только!

- Да, это верно –Алексей засмеялся.

- А у нас… У нас не так… Я же месхетинец, турок… Там, на родине трудно нам. Сейчас полегче, а было такое… Думаю и ещё будет - Юсуф задумался.

- Разве? Всё спокойно вроде…

Юсуф шевелил толстыми губами, смотрел куда-то в свои воспоминания. Наконец поднял голову, проговорил:

- Вот парень тебя встретил, Ахмет, он тоже турок-месхетинец. Мы с ним соседи были, это ещё не в Ташкенте, раньше - городок маленький, ты не знаешь… Когда СССР развалился там погромы были…– Юсуф помолчал – Они ходили с палками, конец утыкан гвоздями – и так били в голову. Наши дома жгли, людей убивали. Так его мать и сестёр двоих вывели за кишлак, там насиловали. Потом руки проводом связали, бросили, сами вернулись за бензином. Там канал был – арык по-нашему, и тополя в ряд, их там связанных оставили, в поле. Мне лет десять было, а Мехмеду лет пять, он к нам через забор перелез, там орех большой рос. Моя мать его спрятала… Мы сидели в саду и смотрели. Лето, вечер спокойный такой… Они мимо с канистрами шли. Мать его и сестёр опять насиловали а потом облили бензином и сожгли… Вот так…

- А вы?.. Ваш дом?

- Откупились сначала, ну, и помогли там… Свои дела… - Юсуф сидел на белом кожаном диване под огромным фантиком и спокойно, даже отстранённо, будто о другой жизни рассказывал - А на следующий день, утром, бросили мы всё, дом, вещи - у отца Нива была, и уехали. Телевизор, ковры – всё бросили… Тогда дефицит был. А его взяли, спрятали, сказали брат мой… Вот так… Извини, вспомнил…

- Да… Я и не знал такого…

- Откуда узнаешь?… - Юсуф взял чайник, долил свежего Алексею - А его, мальчишку этого, моя семья вырастила, он теперь за меня… загрызёт наверное… А там всё бросили, дом… сад какой был…

- А вернуть нельзя? Может попробовать?

- Нет. Я и не поеду даже… Там детство прошло… Кто живёт не знаю… – Он проговорил что-то про себя, кажется слова молитвы. - А теперь вот что… - Юсуф поставил, наконец, чайник на стол - Теперь хочу квартиру в Москве купить. Как думаешь?

- Теперь рынок большой, выбор огромный… - Алексей обрадовался перемене темы, заговорил оживлённо – Юсуф, это только вопрос вкуса, и суммы, конечно. Думаю, найдём!

- Ты не понял… Эту квартиру, Алексей, эту…

- О, хороший выбор! Один вид чего стоит.

- Квартира, конечно, не то, мужчине дом нужен, но эта… Надо бы с хозяином встретиться – договориться, документы оформить. Я в Москве еще две недели буду. Успеешь?

- Две недели – Алексей присвистнул - За две недели всё оформить – это оптимистично. Даже очень оптимистично… Да и здесь ли хозяева? Может далеко где-нибудь… В Израиле, например…Или в Канаде… Это прояснять надо…

- Вот и проясни…Сделаешь?

- Постараюсь, конечно, это моя работа… Но обещать не могу, Юсуф, сами понимаете…

- Да, понимаю. Но постарайся - я человек благодарный, ты знаешь…

Алексей подул на чай в пиале, посмотрел на огромные фантики по стенам. «Ну-ка, отними» - девочка, подняв руку, прятала конфету от белой пушистой собаки. Рыжая белочка-эгоистка грызла орешек.

- Договор с агентством заключать будем… или? Уф, горячий…

- Или?! – Юсуф прищурил один глаз. – Заработать хочешь? Сам сделать хочешь? Да, времена-то тяжелые…

- Можно попробовать…Опять же - сроки…

- Попробовать! – Юсуф рассмеялся – Попробовать! Как будто ты мальчик какой…

- Да так и быстрее будет. – Алексей, стараясь выглядеть равнодушным, отпил чаю, улыбнулся.

- Смотри сам… Мой договор с тобой, мне твоего слова достаточно. А если что не так…. Сам знаешь.

- Знаю. Голову в кожаном мешке принесут… Это вы, Юсуф Искандерович, ещё первый раз говорили, вроде как в шутку…

Оба рассмеялись.

- Я ещё тогда спросил – почему в кожаном? А не в пакете там… полиэтиленовом?

- Традиция такая… - Юсуф показал указательным пальцем. - В кожаном надо… Наверное чтоб не воняла…

- Тогда как раз в полиэтиленовом лучше…

- Ну, не знаю… Все века так было…

- Да, так и было … Так Цезарю голову Помпея принесли. А он отвернулся…

- Цезарю? – Юсуф нахмурился, вспоминая школьные уроки истории и голливудские фильмы – А Помпей… Кто такой этот Помпей?

- Ну, коротко говоря, друг его… А потом враг… Сенатор римский…

- А ты откуда знаешь?- Юсуф округлил глаза.

- Как откуда? Присутствовал! – Оба опять рассмеялись.

Поторговавшись по восточному обычаю о цене и проценте, Юсуф сказал, наконец:

- Ну, окей, Алексей - Иншаллах! Сколько аванс перевести? Пятдесят хватит? Или сто? Евро или амеро? Или юани?

- Евро. Если не выйдет – верну. Ок? Без обид… За вычетом накладных, конечно…

- Ок. Только почему не выйдет, должно выйти…Владельца найти надо, поговорить… Какой номер счёта?

- А вы откуда будете переводить? Из Москвы?

- Да. Внешторгбанк – что, не хочешь?

- Из Ташкента не лучше?- Алексей достал серебряную Tiffany, написал номер счёта и банк в своей записной книжке, протянул Юсуфу.

Юсуф посмотрел, с понимающей улыбкой полузакрыл глаза, затем полным телом подался вперёд, спросил тихо:

- Швейцарский? Что, тоже собираешься?

- Сможете?

- Я-то смогу… А ты? Как ты сможешь? Как ты до них доедешь?

- Не знаю пока… Может вы чем поможете?

- Давай сначала дело сделаем. – Юсуф подлил в пиалы горячего чаю, опять на донышко, взял в пухлую пригоршню орешков кешью - Дело сделай - там посмотрим, может и помогу. – Юсуф хитро сощурился. – Сотку тебе сейчас переведу – и начинай сегодня, окей?

Он раскрыл бумажник с пластиковыми карточками, стал выбирать, размышляя о чём-то.

- А могу из Эмиратов перевести?

- Дубаи кредит- банк? Нет, там все куплены… Сольют мигом…

- Из Шарджи? Шарджа – хорошо… Там банк есть - они точно не узнают! -Юсуф подмигнул.

- Да, хорошо, отлично даже…

Юсуф взял смартфон, набрал код, потом приложил к нему карточку, набрал ещё что-то и стал ждать.

Деньги двигались где-то далеко – по радиоволнам, по проводам - незримые, электронные. Ожидая, Юсуф смотрел в окно, закидывал в рот орешки.

Смартфон, наконец, пискнул, мигнул зелёным светом. Юсуф флегматично взглянул на дисплей.

- Ну вот, пришли тебе деньги. На, посмотри.

- Да. Вот и славно… Спасибо…

- Что-то здесь все осторожные стали… Как думаешь, чем кончится? – Юсуф улыбался, но смотрел пристально.

- Тоже беспокоитесь?

- Я? Мне-то что беспокоиться? Ха!. Они бегут отсюда, а я наоборот, деньги вкладываю. Меня на руках носить должны – он легко хлопнул пухлыми ладошами, достав платок, вытер маслянистые от орехов пальцы. - Как это сказка-то – про курицу, золотые яйца несла? Эта курица – … Юсуф замялся, подбирая слово – Моя подружка!

Оба опять рассмеялись, вспомнили, кого из общих знакомых видели, а потом с восточными напутствиями, пожеланиями и улыбками, оба довольные наконец, расстались.

В подземном гараже, рядом с черно-стеклянным Инфинити-Э, появился почти антикварный, девяностых годов прошлого века, красный Феррари с чёрной матерчатой крышей.

- Красавец! - Алексей обошёл вокруг восхищённо - Таких в Москве мало, или бимоторные джипы, или микролитражки сплошь, китайские дешёвки…

Он выехал на залитую солнцем набережную.

Эх, какой день! Коньяку бы рюмку, и лимона дольку!

В чейнджере среди двенадцати тысяч микрочипов он выбрал квин, и во всю мощь квадросистемы грянуло бессмертное We will rock you.

Он открыл окна, наслаждаясь грохотом музыки, ветром навстречу, солнечным летним днём, радостью жизни. Тут замигал монитор - звонил мобильный, но музыка заглушала звонок. Слева на руле он нажал «Ответить» и на экране появилось полное лицо Юсуфа.

- Алексей! Я тебя попрошу…- пробежала сетка помех, и появилась белая гостиная на Шоколадном острове. Юсуф сидел на том же диване под ярко-зелёным флагом… нет, показалось – под зелёным фантиком «Грильяж в шоколаде», лениво закидывал орешки.– Ты слышишь?

- Да, Юсуф Искандерович.

- Алексей, не откладывай этот вопрос, пожалуйста. Сделай побыстрее…

- Постараюсь, Юсуф. Лишь бы хозяин с ценой не уперся. Если он вообще в Москве.

- Давай. Аллейкум ас-салам.

- Счастливо, Юсуф!

Он повернул на бывший Ленинский проспект, чтобы по третьему кольцу выехать к комплексу Москва-Сити. На площади Гагарина, поворачивая в тоннеле под сгустком небоскрёбов, увидел как Андрюша Томилин, его друг и партнер, толстй, довольнй, красным козырьком бейсболки появился в мониторе машины.

- Алексей, привет, друг сердешный! Как в Москве жизнь?

Видно Андрюша тоже ехал где-то - зеленые деревья мелькали справа и слева.

- Привет, Андрюх! Кричи «Ура»!

- Да? Что, дом Пашкова продал?

- Типа того…

- Что, правда задвинул что-нибудь?

- Юсуфа помнишь?

- Юсуфа? Маленький, смуглый такой, юркий… У него автосервис, кажется…

- Нет – толстый , спокойный… Откуда-то глубины веков, из Средней Азии…

- Да не помню, конечно, их столько сейчас…

- Ты его видел как-то, на Шоколадном. Вальяжный такой, так кот в гареме…

- Ну, может … Лофт помню – достойный, а его нет. И что же?

- Представь – только от него…

- А того с Шоколадного грохнули вроде, нет? В Дубаях где-то…

- Значит не его. Он свой лофт выкупить хочет. Четыреста метров - помнишь?

- Да ты что!? Значит есть среди лета в Москве покупатели? А вчера ещё говорили – тотальный анус!

- Ну, значит ещё не полный…

- Слушай, а за той квартиркой, кажись, два машино-места… Тогда были по две сотки евро каждое – стартовая цена… Даже поболе, почти под три!

- Да что ты! Я и забыл… Да, точно!

- А я тут усадьбу смотрел – Алексей, вещь! На отшибе правда, газа там нет… Но думаю, может кому под резиденцию задвинем.

- Усадьбу? Ты там что ли сейчас?- Алексей покосился на монитор. - Лес мелькает.

- Да, в Москву возвращаюсь. Владимирская губерния… Часа через два буду… С утра в здешней префектуре был. Короче, расклад такой: барский дом – восемнадцатый век… Нет - семнадцатый даже…

- Какой семнадцатый? Палаты что ли древнерусские? Андрюш, ты меня-то не разводи… Семнадцатого у нас усадеб нет. Ни одной - не Франция…

- Всё-то ты знаешь… Да, семнадцатый - Смутное время…

- А что тут знать? Открой любой сайт по недвижимости да посмотри…

- Ну, восемнадцатый точно… Так вот – дом барский, на фасаде пилястры…

- Пилястры?

- Колонны такие плоские… Значит дом господский большой. Ну там службы-конюшни. Пруды… Даже шлюз какой-то, с мельницами … Четыре мельницы. Правда, сгорели немного...

Алексей рассмеялся:

- Если сгорели - какие же тогда мельницы?

- Подгорели. Как сырники…

- А что за шлюз? Чья усадьба-то? Красиво там?

- А, повёлся! – Томилин рассмеялся – И луг перед домом, и аллеи… Прямо твоя мечта.

- Мечта… У меня на такую мечту денег не хватит…

- Слушай, Алексей, а может Юсуфу твоему предложить? Будет у него всё как положено – бонна с детьми, гувернёр, борзые…

- Ну, ты придумал! А гарем-то забыл? У него же две жены…или не жены… а будет четыре! – Алексей захохотал – Ты представь, как эта усадьба выглядеть будет – лет через пять – четыре жены, и каждая с выводком… По-русски не говорят, дети орут что-то, и все на лужайке… С борзыми!

- Ха! С борзыми! А что, так и будет…

- Можно, конечно, попробовать, но здесь другой покупатель нужен. Электро-олигарх какой-нибудь, из Чубайсовых внуков… С понтом - родовое гнездо… У меня есть один на примете…

- Точно! Тем более шлюз – их тема…ГЭС там, хуес…

- А что за шлюз? – Алексей покосился на монитор - Там река что ли?

- Называется так – Усадьба-шлюз.

- Что за название такое? Странное… У, урод!

- Что?

- Да плетётся тут… китайский джип раздолбанный… Сколько ж этого верза навезли… О чём говорили? Андрюш, а почему шлюз? Немец что ли помещик был?

- Немец? Не знаю… А называется так … просто. Я откуда знаю…

- А сколько просят?

- Да там лох местный, цены не знает.

- Откуда лох? – Алексей повернул на Садовое кольцо - Последние лохи лет двадцать назад всё продали. Теперь все цены знают…

- Да не лох, мэр бывший. Натырил выше некуда.

- А почему продаёт, выяснил?

- Похоже, ноги делает…

- Молодец парень! Только куда? Там одни проблемы, здесь другие…

- Да, призадумаешься… Давай в пятницу съездим, за одно шашлык, девчонок возьмем…

Алексей засмеялся:

- - Как ты обычно говоришь - отдохнём духовно и физически? Андрюш, у тебя жена-то где?

- А! Опять! Говорит к тёще уехала… Да мне уже как-то и всё равно… Нет, слушай, я забыл - в пятницу нельзя. Там, корейцы крутятся или китайцы, я их в префектуре видел…Давай пораньше.

- И тут они… Ладно, подумаю. Может для начала Юсуфа подгоню. По усадьбе пополам работаем?

- Алёш, само собой, мог бы и не говорить.

- А Юсуф этот напряг – представь, за две недели оформить хочет.

- Ха! Ну это он не в теме…

- Обедать идем?

- В «Балыке», в час?

- Нет, пафосно очень – Алексей скривился – Проститутки одни, и не поешь толком …

- Тогда в «Алабаме»?

- Вот, точно! По стейку с кровью…

- Слышь? А Юсуф-то… это… Ладно, при встрече…

- Да!

-Да?

- Да, при мне… Ну ты понял?

- Понял! – Андрей засмеялся – Может и усадьбу возьмёт! Супер!

- А говорят, в Москве летом жизнь замирает!

- Хер там в Москве замирает!

После его ухода она опять поставила вариться кофе – на самый медленный режим - и в ванной приступила к священнодействию: наклонившись к зеркалу посмотрела на себя внимательно, протёрла лицо очищающим гелем, растёрла одним кремом, контур глаз другим, третьим шею, четвёртым губы, затем ещё одним, двухкомпанентным «Минус десять» опять контур глаз и наконец самым простеньким, оливковым, руки. «Надо бы растяжку мышц сделать» - но сварился кофе и обнажённая, растирая шелковистой мазью из яиц полинезийских черепах плечи и грудь, она села к стеклянному столику, открыла ноутбук и, стараясь не обжечь губы горячим кофе, сделала маленький глоток. И только после всего этого занялась тем делом, которое не оставляло её последние месяцы.

- Собираешься уехать? – она вспомнила его вопрос, улыбнулась.

На итальянском сайте поставив English, из пыльной летней Москвы она улетела в стерильный мир маленьких ровных газонов, голубых бассейнов и белых вилл. Так… Адриатическое побережье, горы, яхты, сёрфинг…

Всё одно и тоже…

Фотографии, похожие одна на другую, будто сто раз уже виденные - но фото не важны, важны цифры… Другой сайт. Тоскана… Пинии у дорог, чаще кипарисы, стены из природного камня, арки, колонны, и везде обязательные бассейны… Фотки, наверняка, десятилетней давности. Сейчас у них там и воды-то нет…

Лигурия, море вдали внизу, бирюзовые бассейны, пустые шезлонги… Так… Но цифры!

Здесь не подступиться – посмотришь, похоже у них и засухи нет… Что это «Италия - срочно»? - «Четыре спальни, библиотека, просторная гостиная с камином, потолки – семь метров, свой причал для яхт…» Цена по запросу… Что-нибудь с шестью нулями… Ну конечно – озеро Гарда! Интересно, насколько оно обмелело? Яхты-то до причала доходят? На фото всегда всё хорошо… Это смотреть – только время терять. Картинки для дураков… Другой сайт - Сицилия… Такие же дома, чуть попроще, всё как-то шире, больше, горизонтальнее. И всё дешевле… Естественно, Сицилия, когда-то рай на земле, а сейчас Сахара…

Она сделала глоток кофе, посмотрела на его пустую чашку рядом… Где он сейчас, милый Алекс? Переговаривается на своём Шоколадном? – Она невольно вздохнула - А в Сахаре, говорят, кофе варят просто поставив турку на песок. Неужели жара такая?..

А он любит кофе, больше чем чай. И она тоже всегда пила чёрный, без сливок, часто без сахара.

Опять сигарета, минералка с газом…

Так… Мексика… Дома посовременнее, пальм побольше… А цены?.. Цены заметно ниже, и вид на жительство сразу… Скажите, какая честь – она глубоко затянулась, откинулась в кожано-никелированном кресле. Вид на жительство с местными мачо…

Такой мачо был один, или из Боливии, кажется, а жил в Гондурасе – она улыбнулась, вспоминая… Смуглый, мрачный, даже курил во время секса … Из Гондураса! – она улыбнулась - Интересно же попробовать… И всё на этой постели…

От вилл перейдя к квартирам и просмотрев ещё два сайта, канадский и австралийский – в середине Австралии теперь было море - и выписав кое-что, она отправила своей подруге в когда-то спокойную Вену ссылки на студии «очень комфортабельные и с прекрасным видом». Та, запросив цены, должна была вывесить их в открытом чате - запрашивать напрямую было неразумно, это как разговоры по мобильному, сплошная прослушка…

Закрыв ноутбук, она посмотрела на часы, на солнце за окном.

В два надо быть в Останкино, с пяти эфир и половина «живьём».

Ещё есть два часа, и час на «собраться-покраситься»…

Минуту она просидела в раздумье, докурила, потом надела белые шорты, белые кроссовки, зелёную футболку с эмблемой «Российские ВВС» и вышла пробежать свои ежедневные «три кэмэ».

На первом этаже бокового крыла Консерватории, что на Большой Никитской, известной коренным москвичам как улица Герцена, уже давным-давно обосновалось кафе «Кофемания».

Бурный расцвет ресторанов и клубов миновал, многие когда-то шумные заведения давно забылись, и далёким воспоминанием молодости остались позади и клуб «XIII», и топовая Галерея, и зеркально-коксовый «Рай»-для-приезжих. Поклонники джаза до сих пор вспоминали концерты мировых звёзд в Ле-Клубе, как среди переполненного зала какой-нибудь джазовой шоколадной певице из Нового Орлеана скромно аплодировал президент Альфа-Банка Миша Фридман, как по-богемному прикинутая толпа наполняла большой красно-кирпичный зал с авангардными фресками, как гулом успеха встречала музыкантов из Мельбурна или Нью-Йорка. На концертах, когда выше шёлкового купола под потолком открывалась сфера небесная, от вибраций джаз-рока замирало дыхание, и на латунной стойке бара таял лёд в забытых стаканах, забытых ради живого мгновения…

Но ещё при Путине, в эпоху быстрых нефтяных денег, случилось там нехорошее: во втором этаж театра на Таганке высокие залы лучшего джазового клуба Москвы занял циничный стейк-хаус. Кирпичные стены оштукатурили, фрески закрасили в белый цвет – но это было только внешнее проявление Пустоты. В соответствии с шагом времени, тело победило дух, и в выбеленных стенах под музыку для лифтов посетителю предлагалось пассивное поедание медиум-прожарки трупа говядины с соусом мандрагоры. Тело победило дух - и живые звуки джаза сменила ласковая «фанерка», как фон… Энергию давал теперь не драйв импровизаций, не то неизъяснимое и могучее чувство Будущего, что жило когда-то во всём, а красная капля сукровицы на срезе мраморного мяса. Как мутная капля о синих горизонтах Атлантики – так напоминала она о бесславно мелькнувших и лопнувших двухтысячных, «нулевых». Для кого-то, кто был у трубы, то был час лёгких и чёрных денег, для большинства - время несбывшихся надежд… Нет, не таким ждали ХХI век, другим…

Так постепенно, незаметно наступила придавленная Условно-Спокойная Пустота…

Когда-то знаменитые на всю Москву рестораторы уехали отсюда давно, когда ещё это было несложно. Трудяга Аркадий Новиков, владелец знаменитой «Галереи», открывший ещё в 89, при Горбачёве, свою «Сирену», где и поваром и арт-директором был он сам, теперь элегантным стариком прогуливался по Сен-Жермен-де-Пре, а Миша Зельман, наоборот, говорят, редко выходил из своих апартаментов где-то в Швейцарии, с окнами на островерхие крыши и туманное озеро. Но это были, вероятно, легенды, и оставшиеся здесь пересказывали разные версии, вздыхали… Вздыхали и о своей молодости, и том что кто-то вовремя «сделал ноги», но не в низко расположенные Нью-Йорк или Лондон, а в тогдашнюю окраину мира – Сидней или Веллингтон, а они по своей лени доживают здесь - вздыхали, обменивались взглядами, но словами никак не выражали своею печаль …

Кафе, баров и ресторанов не стало в Москве меньше, но время и безденежье владельцев добавили патину благородной старины, что когда-то за деньги пытались сделать декораторы: потрескались стены, потускнело золото гламурных диванов, вытерся бархат штор – и многие заведения несомненно выиграли, хотя по-прежнему оставались полупустыми…

Но в просторных сводчатых залах Кофемании и сейчас было многолюдно.

Летом столики по-традиции стояли и на улице, а интеллигентные байкеры из состоятельных, летом ездившие на могучих Харлеях и Хондах всё ещё парковали своих пожирателей топлива в тени клёнов и лип. Несмотря на двенадцатый час ночи в этом кафе – не клубе - гудел рой голосов, а на большом экране беззвучный Чарли Чаплин по-прежнему опрокидывал на полицейских ведро белой краски, или помахивая тросточкой, фланировал в перевалку по чёрно-белому Нью-Йорку. Официантки в чёрных фартуках, улыбнувшись, всё так же ставили перед вами неизбежный салат цезарь на больших белых тарелках, как и раньше разливали минералку в зелёные и красные стаканы с пузырьками воздуха в неровных стеклянных стенках…

Что-то создавало в этой кофейне, постепенно ставшей дорогим рестораном, неуловимый и сдержанный европейский шарм – несмотря на русский сводчатый потолок, на подсвеченную церковь Малого Вознесения напротив, на памятник Чайковскому за окном … Может быть простой и сдержанный дизайн интерьеров, или большие тарелки с маленькими затейливо украшенными порциями, или иностранная речь и мода на имидж интеллектуалов от искусства – но вспоминались кафе Парижа или Брюсселя, а красавица-брюнетка с диковинным именем Лейла, когда-то встречавшая здесь гостей, хороша была бы в том же качестве и на Гранд Саблон…

- Сок фреш… Один сельдереевый, один грейпфрутовый…- Он взглянул на Аню - Ты какой будешь?

- Морковный… Ты себе два взял? Алексей?

- Да… Мне…ещё… салат греческий…

- Извините, грейпфрутового нет, может быть мандариновый?

- Грейпфруты в Россию не возят? - Он улыбнулся, заглянул в меню. - Хорошо…греческий салат. Минералку с газом… Чай зелёный.

- С жасмином?

- Давайте с жасмином - чайник, две чашки… Ну что, Анна Андреевна, выбрала?

Она долго изучала меню, наконец, как обычно дымя тонкой сигаретой, заказала салат с утиной печенью и лате.

Официантка- калмычка ушла, и он взял её за руку.

- Что я в тебе нашёл, а? Ты же ужасная особа…

- А чем ужасная?.. – Аня лукаво улыбалась.

Они не виделись два дня и уже скачали друг по другу.

- Ты совершенно аморальная… - Алексей широко улыбался - Ты же куришь! Кто сейчас курит? Одна ты…

Аня погасила сигарету, ласково улыбаясь и глядя в глаза, накрыла его руку своей…

- Алексей, не смотри так… - Она отодвинулась к спинке дивана. - Потерпи…

- А что остаётся… - Он отвернулся, с деланным интересом взглянул на зал.

- А ты загорел…И майка эта тебе идёт… Тебе вообще синий идёт… А это платье как тебе, нравится?

С боку маленького столика он взглянул на пуританской длинны её коричневую юбку.

- Да, ничего… Но декольте мне всё-таки больше нравится…

- Кто бы сомневался… - она поправила прозрачную бретельку на плече.

Оба они посмотрели на экран – там под белым сводом Чарли Чаплин, поворачиваясь, в очередной раз ударил лестницей какого-то толстяка – тот вскинув ноги упал. В кадре тут же появились зеваки, дамочка в меховой горжетке беззвучно вскрикнула, схватилась за голову, упала без чувств, мгновенно появился чёрный силуэт полицейского. «Что тут такое?» - мелькнули английские титры, следом бледное лицо Чаплина испуганно мелькнуло на экране – он заморгал глазами, втянул голову в плечи. Не смотря на его гитлеровские усики и дурацкую шляпу- котелок, не смотря на нелепый костюм 20-х годов прошлого века, в испуге его лица, в выражении глаз было что-то вневременное, живое и сейчас. Но тут с тротуара поднялся убитый лестницей толстяк – и лицо комика, уже печально снявшего шляпу, просияло улыбкой.

- Представляешь, а ведь этому фильму сто лет – Она говорила быстро – Алексей, ты понимаешь, а ведь всех этих людей давно нет на свете…

- Но Нью-Йорк-то есть, можно наверняка и это место найти…

- Кстати! Риэлтор…– Он просиял – Андрюха тут усадьбу нашёл – супер! - Он отснял всё - Владимирская губерния, поля, леса. И представь – господский дом, с колоннами, каретный сарай, конюшни…

- Не Версаль называется?

- Не веришь? Всё конца восемнадцатого, Андрюха, кстати, прав оказался - барокко… - Взяв стакан он отпил сока - Так вот…Дом на холме - и вид! Озеро большое, луга вокруг… И никого, представляешь! Никого! Всё брошено. Дом -то внутри убитый весь – там интернат какой-то был, или приют - для бездомных детей. Так они что, гады, сделали? Интернат под качум слили, а мэр, сука, естественно всё хапнул… Теперь, блин, скинуть хочет, а сам с темы спрыгнуть…

- Добавь – мля. - Она смотрела на него искоса, слушала с интересом.

- Что – мля?

- Добавь – а сам с темы спрыгнуть, мля. – Она взяла сигареты, повелабровью – Мля…

Он замер на секунду, потом рассмеялся сам над собой.

- Ты с кем общался? – Её тёмные глаза смеялись - Что за речь у тебя?

- Да уж… Извини… Но смысл понятен?

- Что уж тут непонятного… - Она медленно выпустила дым - Интернат был? Это у них, кажется, интернат-распределитель называется… А куда детей девали?

- Не знаю…Дом года два пустой стоит… В столовой зале даже потолок провалился, в середине, на полу крапива растет. А стены вокруг разрисованы – римские сцены там всякие, эротика… Европа на быке… - Он опять взял её за руку.

- В зале – Европа на быке… интересно. И звучит хорошо – зала…

- Конечно - если тот дом сделать – будет зэ бэст! Аллеи, парк… Двенадцать гектаров…Может и возьмёмся…

- А вам-то это зачем? Неужели кто-нибудь купит? - она опять затянулась своей тонкой сигаретой, пухлые губы сложив трубочкой с сомнением выпустила дым - Кому тут недвижимость нужна, не понимаю… Вон пол- Рублёвки стоит – продаётся… Фо сел, фо сел – на каждом заборе.

- Как кому? А узбеки? А туркмены?... А наши провинциалы? И эти - птенцы гнезда Чубайсова?

- Лучше, наверное, на Рублёвке купить, нет?

- А ты видела, сколько там домов горелых?

- Вот именно…Если на Рублёвке горелые, что тогда с твоей усадьбой сделают? Тем более чёрте-где…

- А там-то как раз спокойнее… Это в Москве проблемы…

- Но вам-то она зачем?

- Вариантов пока два…

Официантка-калмычка принесла хлеб, минералку. Он отпил воды, отломил корочку чёрного. – Варианта два… Или под резиденцию кому-нибудь, или комплекс отдыха – лошади, корты, парк…

- А какой мэр продаёт? Бывший или нынешний?

- Бывший конечно…

- А усадьба эта… красивая? Чья, не знаешь?

- Каменные львы на воротах, ворота кованные … Красиво - не то слово… Дом – как палаццо в Риме, представляешь? Красиво - супер! А чья не знаю…

- А ведь это материал…

Принесли соки, салаты, но она курила, будто взвешивая что-то.

- Но разорено под ноль, ты особенно не обольщайся. Котельная пристроена, Андрюха сказал на соляре – а кто ей сейчас топит? Ещё рядом из сайдинга корпус какой-то прилеплен уродливый. Там, говорят и дом отдыха был, и ещё что-то…

- А ты когда собираешься?

- Андрюша на днях зовёт - Через трубочку он тянул сельдереевый, чередуя с мандариновым. – Адская смесь по вкусу, но надеюсь полезно… А что, хочешь посмотреть?

- Сейчас затишье, лето… А это материал… Можно здорово повернуть – они везде о патриотизме... извини … пиздят, о защите культуры там… Казённо звучит, я понимаю – она стряхнула пепел - Но это так… А здесь – местный…так сказать аллигатор … приватизирует усадьбу, не знаешь - памятник архитектуры?

- Такой-то дом…аллеи, вазы на крыльце… Думаю - да.

- И наверняка за копейки…

- По остаточной стоимости, само собой…

- Интернат куда девали – тоже тема… Много там детей было? Сколько их было?

- Тебя это волнует? – Он пожал плечами.

- А тебя нет? – Она посмотрела быстро, пристально. – И что там сейчас? Давай съездим, посмотрим?

- Может на море лучше? Туапсе, дельфины…

- Подожди… Давай с усадьбой твоей проясним… Я оператора возьму… Павловский согласится, я его знаю…

- Это кто?

- Редактор выпускающий, я же тебя знакомила, не помнишь? Вадим, длинный такой, лбастый… Ну что, съездим?

- Да Андрюха тоже предлагал – шашлык, то-сё…

- Ну, поедем – сложив ладони, она сделала смешное умоляющее личико – Что в Москве сидеть? И погода вон какая …

- Вообще-то дел до-фига … На Шоколадном острове кое-что…

На её лице разлилось разочарование, скука…

- Ну, хорошо, хорошо, давай съездим, один день ничего не меняет… На послезавтра?

- Сейчас… - она взяла мобильный.

Подошла улыбчивая официантка:

- Салат с утиной печенью?

– Вадим? – Знаком она показала официантке – здесь. – Ты очень занят? Я коротко… Послушай… тут шикарная тема – усадьба, памятник архитектуры надцатого века, всё разорено и всем наплевать… Да… Архитектура супер! Вот, в этом -то весь вопрос, кто хозяин… Мэр бывший! Не знаю на кого оформлено, не знаю – на внучку, или на Жучку… Короче поехать надо, отсняться… И на месте прояснить… Во Владимирской губернии…области… Красивое место – я фотки сейчас смотрю – шикарное! Да - Она опять глубоко затянулась – Завьялов? Коля? Ну да, он нормально снимет… Если на послезавтра? Мне завтра Грошеву комментарии писать, боюсь, не успею. Окей! Вадим, спроси в новостях регионов - может, они что нароют? Там интернат был, может горел… Ну, пока ты там - тебе на этаж спуститься, они же тебя любят, уважают, Вадим, милый… Сейчас, минуту – Она выключила микрофон, повернулась к Алексею – Как поместье это называется?

- Усадьба «Шлюз» …

- Алло, Вадим, слышишь? Усадьба «Шлюз» называется… Да… Не знаю почему… Помещик? Почему немец? Русский. Спасибо, Вадим, пока! – она положила телефон на пачку сигарет, затем подвинула, закрыв от самой себя чёрную надпись «Курение убивает» – Ну, вот видишь! Конечно, согласился, сейчас с материалом глухо. Он ещё в региональных новостях спросит, в группе городов, у МЧС - может у них что есть… И оператора сразу дал… Так что всё окей, послезавтра едем! – она просияла – Они в минивэне поедут, медленно, а мы с тобой. И лишний час поспать можно…

- Только здесь вот что… - Алексей говорил озабоченно.

- Что? – она уловила настроение мигом.

- Если всё срастется… И если вдруг мы эту усадьбу брать будем, сами купим или кому-то там, то… Нам вся эта шумиха не нужна, сама понимаешь… Передачи, проверки там…

- Это понятно – она погасила сигарету – Жалеешь что рассказал? Что согласился?

- Давай… вот что… Просто съездим, посмотрим… Можешь даже отснять… Но только давай договоримся, договоримся на берегу. Пока не поплыли… Извини, мне это самому не приятно. Но это бизнес. Так вот… Если этот репортаж не в жилу будет, ты сможешь его задвинуть?

- Смогу, конечно…

- Обещаешь?

- Ну, да…

- Понимаешь меня? Аня… Без обид…

- Я что, по-твоему, дикий энтузиаст защиты природы? - она попыталась улыбнуться – Но поехать всё равно хочу… - она взглянула внимательно, по-женски. - Усадьбу эту посмотреть… Тем более и тебе понравилась…

- Да, понравилась… Как будто там был уже… Странное чувство, будто знаю всё… Дежавю какое-то…

- Значит, едем?

- Тогда… маринуй мясо!

- Маринуй… - Она недовольно поморщилась - И какое? Говядину, свинину?

- Баранину, конечно…

- Может, по дороге купим? Некогда возиться, честно…

- Аня, и что это будет? Консерванты сплошные… Стабилизатор-иммульгатор- консерватор? Нет, неполезно.

- Как он о здоровье-то своём печётся, вы посмотрите… - она уже рассмеялась.

- О своём? Не только… - И он добавил лукаво, улыбаясь. - А может я о тебе пекусь? О положительных эмоциях…

- Ну, тогда - окей! Будет тебе мясо! И без всяких консервантов!

Послезавтра утром поспать на час больше, увы, не получилось – Коля Завьялов, оператор отдела новостей, позвонил в 7 утра и спокойным голосом большого и толстого человека сообщил солидно, что они с Вовчиком уже собрались и сейчас выезжают.

- Я вас догоню… ага… – по телефону она отвечала, не открывая глаз. – Встретимся на шоссе, на повороте… Там ещё Андрей будет, наш друг… Он на Мерседесе серебряном…номер не помню…Ты узнаешь его, такой… барин! Он дорогу покажет, в усадьбу эту. Да… пока…

Она потянулась, посмотрела на Алексея и улыбнулась – «Подмышки никогда не бреет» - он спал на спине, закинув сильные руки за голову и тихонько сопя. «Хороший!» - Улыбаясь, она ушла в душ.

А ему снилось, что он ещё мальчишка, в каком-то незнакомом доме, и кто-то говорит – «Привели, вот он! Привели!». Он оглядывается, и по коридору ведут быка. Там в коридоре темно, но он знает, что ведут быка. Слышно тяжёлые и медленные шаги, и вот уже видно – массивная голова, туша, короткие рога. Бык большой, откормленный, коричневый или рыжий – плохо видно, копыта тяжело ставит на паркет, а досочки паркета, все эти линии и спирали скрипят, а бык уже делает следующий шаг. «Туда ведите, к кольцам привяжите» - он узнаёт свой голос и понимает что он уже взрослый – «Стой, подожди!» - он говорит каким-то людям, а сам идёт к быку - «Хорош! Хорош! У, морда!» - он треплет быка ладонью, похлопывает по твёрдой скуле, дразнит, видит как бычий глаз наливается гневом, но… Он падает… будто удар по затылку… пропадает звук, он пытается сказать что-то – и говорит беззвучно и видит себя со стороны – он лежит в какой-то красной зале, его берут за ноги и волокут к дверям, по паркету тянется полоса крови. На улице снег, и поля белые, его выносят на крыльцо и кладут в какую-то лодку, он видит фасад дома или дворца, и в лодке будто плывёт по туману или облакам, видны только крыши домов. И как-то странно – небо коричневое , но всё видно – и лодку, и крыши под черепицей и белый туман внизу… Рыба выпрыгивает полукругом, а навстречу оранжевый морской буй, и на нём медленно мигает красная сигнальная лампа… И вдруг на крыше дома, тусклой металлической крыше, будто свинцовой, он видит человека. Тот крошечной фигуркой карабкается по крутому скату, встаёт около каменного зубца на краю и спрашивает его - Акексе-ей, ты проснулся? Красным цветом мигает опять лампа, и тот человек, бледный, длинноволосый, говорит ему:

- Соня… Кто тут соня? Кто сладко спит? – она всегда так будила - Вста-авай! И завтрак уже готов… Алексе-е-ей!

Солнечное утро, запах кофе, красавица в серебряном кимоно ласково разминает спину…

- А может, не поедим никуда? Так хорошо…

- Ребята уже выехали, нам только позавтракать. И догонять! Тебе со сливками или чёрный?

- Знаешь, сон такой странный… Со сливками...

- Сон со сливками? – Она засмеялась –Сахара одну ложку?

- Одну… - Взяв чашку он сел в постели, говорил спокойно, тихо – Снилось… даже и рассказать трудно… Снег превратился в облака… Или туман. Я плыву в лодке, нет, не в лодке – в венецианской гондоле, но как-то высоко, на уровне карнизов, дымовых труб… Вижу человека на крыше – и кажется я его знаю, а не могу вспомнить - кто?

- Это утром было или ночью?

- Небо коричневое, почти чёрное… Но всё видно… и его лицо – бледное, и волосы длинные…И появляется Бученторо…

Он поставил чашку, встал из постели, руками показал что-то…

- Бученторо… громадный! А потом мы прыгнули, и летели… Летели над Венецией – ночью! Представляешь? А внизу туман… И Сан-Марко, и мавры над часами, и каналы внизу. И луна блестит на воде! И – всё так реально… Ты когда летала во сне?

- О, в детстве часто! А сейчас…

- Вот именно!

- И чем кончилось?

- А хорошо кончилось – проснулся, тебя обнимая. Чему ты смеёшься?

- Ты кофе на постель разлил…

- Где…

- Да вон… Сварить тебе ещё?

- Нет, поедем. Время же назначено…

Из Москвы выбрались быстро: в середине лета в будни и машин было мало и поток шёл навстречу, в город.

Зелёные подмосковные перелески, старенькие дачи вперемешку с красно-кирпичными мастодонтами. Заборы, серые корпуса складов, спящие у ворот собаки. Поблескивали окна. Утренние проститутки – толстенькие, выбеленные и аляповатые - уже выходили на обочины.

Ларьки - кури-гриль в карри – диваны со скидкой – автозапчасти – плов-лагман-самса – кровельные покрытия - живая рыба - цемент оптом – резные потолки из Индии - свежее мясо – десятиметровый экран: девушка насыпает кошке корм – перелесок - старик, переходящий шоссе – заборы - стаи мрачных людей вдоль шоссе: гастарбайтеры из Китая, резчики по дереву из Ориссы, землекопы из Бессарабии. Стоит на минуту остановиться - как пираньи налетают они на потенциальных «хозяев». Неожиданно – ярко-зелёный идеальный газон, пустая площадка с флагштоком, стеклянный кристалл салона «Грейт вол», а в небе в десятиметровой стеклянной руке медленно поворачивается целиком никелированный джип…

Дальше - опять, как высыпанные из коробки детские поломанные игрушки, предметы уже взрослой жизни: спокойный дачный посёлок за каменной высоченной стеной, сосны над черепичными крышами, поля, за ними цеха и серебреные полусферы складов, опять проститутки на обочине и пикет гаи. И привычная перетяжка над шоссе - «Выкуп жилья – решение ваших проблем».

- Ты шашлык не забыла?

- В большой сумке, ты же сам нёс.

- А…

- Голова не болит? Хочешь я поведу?

- Нормально… А первая бутылка лучше была – шато… шато… Не помнишь?

- Я закурю… потерпишь?

- Потерплю, только окошко открой.

Скинув сандалии, она с ногами забралась на сиденье.

- Сколько ехать? Часа три?

- Машин мало… – Он покосился на свой брегет - Два. Два с половиной. Какая же ты красивая! Мисс стройность!

- Эх! – она вздохнула. – Стройных пол-Москвы!

- Нет, ты одна такая…

- Знаешь, вот смотрю на девчонок – молодые, умненькие…А думаешь -…

- Где это ты на них смотришь?

- Ну, в Останкино-то подобрались в основном по-делу, это не типично, а вот на репортажах этих, будь они не ладны, или просто в жизни… Что за душой?

- У них, молодых и красивых?

- Работа – зачастую не нравится, шеф – идиот, в метро – давка, на машине – пробки… А завтра опять в девять ноль-ноль – будьте любезны, к станку! И что остаётся?

- Секс?

- Не так примитивно, конечно, но – только личная жизнь… а ведь у каждой есть мечта…

Он рассмеялся:

- Ань, идеализируешь ты… Думаю, всё примитивнее. – Улыбнулся - А у тебя есть мечта?

- У меня… две! – Она погасила сигарету - Сказать?

- Дом на берегу моря и два миллиона евро?

- Ну, это у всех…это как обувь, или чистить зубы, это не считается… Первая - если бы дали делать, что мне нравится… там, в Останкино.

- И ты сделала бы фильм «Мечта каждого»…

- Я бы сделала фильм – или передачу – Медленное.

- Что-о?

- Медленное… Всё медленное… Как течёт мёд например, или выветриваются скалы… Или Титаник на дне обрастает водорослями…

- Или проходит жизнь…

- Нет, Алексей, это здесь не уместно…Тем паче она у кого-то тускло проходит, у кого-то ярко, и совсем не медленно… А вот как распускается пеон, например, от тугого бутона до роскошного цветка… Или как меняется мир вокруг жителя Римской Империи …

- …периода упадка? – Он то ли спросил, то ли подсказал.

- Нет, раньше, медленнее… Варвары не в один день всё захватили. Как меняются нравы… Отношения людей… Что двадцать лет назад было аморальным, даже ужасным, постепенно становится нормой…

- Н-да…

- А второй фильм назывался бы «Красное». – Она помолчала - Или «Жёлтое»… Как много жёлтого вокруг, ты замечал? И не только в цвете…

Он смотрел на плотный поток на встречной полосе – серебристые, песочные, чёрные. Ответил не сразу:

- Предательство?

- И это тоже… А ещё один - «Интуиция» …

- Аня, это творчество, чистой воды творчество… Кто это оплачивать будет?

- Всё, двойка.

- Почему же?

- Садитесь, «незачот».

- Скажешь я не прав?

- Нет в тебе поэзии… От мечты – на грешную землю. Не зря ты риэлтор, землю эту продаёшь. За что только люблю тебя, не понимаю…

- А любишь?

- Люблю… – Она смотрела куда-то внутрь себя, вздохнула - Стала бы иначе с тобой мучаться…

Помолчали. Машины впереди почти остановились.

-Я бы фильм посмотрела.

- Найди муви, там… - Он кивнул на монитор у её коленок - Это что за чудо природы?

Перед ними, стараясь уйти левее, в чаду голубого дыма, широким дредноутом тянулась платформа, на ней - оранжевый богомол экскаватора. Перетянутое тросами, с железными гусеницами в засохшей глине, стальной блеск зубьев ковша - гигантское насекомое дрожало в выхлопном газе ревущего тягача.

- Фу! – она выбросила сигарету, торопливо закрыла окно – Есть же ещё такие…

- Ему в политехнический музей пора…

- Куда он влево-то лезет? – Она вжалась в сиденье.

- Кто ж знает, что у него в голове… Ну, за этим ехать нельзя – рак лёгких будет. И фильтры не спасут… Давай справа попробуем.

Он справа попытался обогнать тягач и платформу, там мелькнул пустой ряд – но тут же упёрся в мигавший габаритами старенький опель - облепленный гастарбайтерами и теперь похожий на чёрную гроздь гнилого винограда.

Увидев, что акулой замер полированный БМВ, толпа белуджей и индусов мгновенно облепила его машину, приникла к окнам:

– Что надо, хозяин? Одежда шить, хозяин! Стройка хорошо! Дерево-резьба, хозяин! - как они кричат, слышно было даже через закрытые окна. Смуглые, раскосые, небритые, видевшие пустыню Гоби и горы Гиндукуша, ездившие в детстве на буйволах и трещавших мопедах, инородные и в мегаполисах и зелёных лесах Севера, в свитерах несмотря на июнь, некоторые в аляповатых спортивных костюмах, большинство в тёмном, без примет.

Алексей сделал протестующий жест – ничего не надо, но они не умолкали. Нажав кнопку tan стеклянную крышу он сделал тёмно-коричневой, потемнели и боковые стёкла, но сталось спереди ветровое…

И здесь их лица, глаза…

Они были со всех сторон его остановившейся машины, старались зайти спереди и заглянуть внутрь - толпа далёких, совершенно чуждых людей, пришедших из влажных южных лесов или пыльных скупых предгорий, где редкие тополя дрожат у арыков, где сухие шкурки змей ветер гонит по выгоревшей траве. Родившиеся в домах, которые строят из чего придётся и где нет работы. Они привыкли жить грязно, они едят на улице у двери, а их дети провожают незнакомца запоминающим взглядом из-под-лобья, а те, что поменьше, цепкой стаей выпрашивают мелкие монеты… Они были вокруг - люди, о которых ещё минуту назад он ничего не знал и не хотел знать - теперь они тесно приникли к стеклу в тридцати сантиметрах от него. Со своим гортанным криком, жестами, с уникальностью глаз, носов, с заедами в углах ртов, сыпью на смуглой коже, чёрно-синими волосами, и главное – с быстрым недобрым взглядом настороженных глаз, шарящих по его лицу, по его машине, по его девушке. Маслянистые чёрные глаза старились забраться в вырез её майки, скользили, пачкая - по её плечам, груди, пухлым губам, и один что-то скабрезное уже сказал другому, и несколько лиц растянулись в липкой улыбке…

Только когда тягач, пропуская поток и выдав фонтан едкого сизого дыма, объехал убитый опель – там всё ещё переговаривались робкие пожилые дачники - они смогли, наконец, вырваться на шоссе.

Молчали.

- Там бензоколонка, Би-Пи - она показала вправо вдаль – мне в туалет надо.

- Мойка машин там есть, не знаешь?

- Зачем? Мы же торопимся – Ещё не договорив, она поняла причину – тёмно-синий лак машины не был испачкан мазутом, пылью или сажей, но на нём от прикосновений тех людей осталась зависть, алчность, скрытая за угодливостью ненависть.

Через минуту перед зеркалом в тесном туалете она долго протирала лицо салфетками, одну за другой бросая их в урну - ногой нажимала педаль, крышка хлопала в ответ, а она в который раз брала салфетку, протирала лицо, губы.

Умывшись, купив какой-то журнал, на никелированных табуретах сели выпить чаю. Алексей улыбнулся, потрепал Аню по руке. Рядом пятиметровая стена-экран уводила в темноту концертного зала или какого-то джазового клуба - иногда виднелись сотни внимавших лиц, кирпичные стены, а на фоне синего бархата – свет скользил по складкам занавеса - четверо музыкантов, обливаясь потом, выжимали драйв из своих гитар и барабанов – но звук, к сожалению, был выключен.

- Вам буритто с собой или здесь кушаете? – женщина-буфетчица, наливая чай, спрашивала у кого-то.

- Девушка, а можно звук включить? Это что за концерт, не знаете? – спрашивал где-то за спиной мужской голос.

- Да можно, конечно… - Вялый голос буфетчицы шелестел антитезой бессмертного джаза - Только они за день так голову набьют… Булочки вам разогреть?

Чай пили молча - Аня смотрела концерт будто сидя в зале, Алексей разглядывал прилавки с журналами и банками пива. Пива насчитал одиннадцать сортов. Чай был душистый, цейлонский. Концерт так и не включили, но садясь в машину, она улыбнулась:

- У тебя из фильмов что есть?

- О, много всего! – Он обрадовался её улыбке - Вон пульт, посмотри сама.

Она вошла в меню компьютера, открыла страничку Муви:

- Четыреста фильмов! Когда же ты смотришь? О, Гринуэй.. Джармуш… всю классику собрал. Я думала, ты только про самураев смотришь

- Вообще не смотрю, с чего ты взяла?

- Так, тебе подходит… И хагакуре читаешь, я у тебя на полу видела, под кроватью. Когда меня нет на ночь читаешь и под кровать прячешь, да? – Она рассмеялась, опять с ногами забралась на сиденье - А из наших есть что-нибудь, из хороших, старых? Типа «Остров»? Или нет – давай этот, «Неоконченная пьеса…»

- Для механического пианино?

- Да, там как раз дело в усадьбе происходит…может увидим что, ракурс какой… Так, где поиск? Вот… - она набрала на дисплее название – есть! Ну, ты молодец – что не спросишь – всё есть…

- Это не я, это Андрюша залил, он моим культурным развитием занимается…

- Да, а я думала он типа Обломова, барин, только попить-поесть…

- Это да… но… Таня, похоже, от него с концами ушла. А он домосед, ленивый… Умнейший человек к тому же. Вот классику и собрал.

- Конечно, от такого уйдёшь – толстый, неопрятный… и вкуса у него никакого – пиджаки мешковатые, пузо…

- Да это не главное… - Он почему-то вздохнул.

- Да? Что же ты кубики нагоняешь?

- Это – не главное… Это инструмент. А он… он умнейший человек, и во всяком случае самый образованный, из всех кого знаю. Шпенглера даже одолел, а я нет…

- И я нет – Она счастливо улыбнулась.

- Конечно, там же без картинок…

Она рассмеялась – открыто, доверчиво:

- Подкалываешь?

- Что вы, Анна! Я и выговариваю-то с трудом… Освальд Шпенглер - вот! А ты повторить можешь?

- А я тебе ночью зелёнкой нос намажу… - Сказала мечтательно, радостно.

- Да? И как ты со мной потом целоваться будешь?

- Ну… это да! - Она расхохоталась, представив. - Необразованные мы! Да?

- Но счастливые – Он просиял в ответ, и на ходу они поцеловались.

На развилке шоссе, на краю поля с жёлтой люцерной стоял белый микроавтобус и около него два человека - один маленький, угловатый, в просторной серой куртке с красными буквами «ТВ НОВОСТИ», инженер по звуку и свету Володя Орлов, или как его звали все Вовчик. Вторй - большой, рыжий, оператор Коля Завьялов, в красно-чёрной клетчатой рубашке на объёмном чреве, с баночкой пива в руке. Недавно подкатил и Андрюша в своём серебристом Мерседесе, как он говорил « машине для жирной езды». Закурив голландскую самокрутку, он флегматично посматривал из окна машины.

- Привет! Давно ждёте?- Аня щурилась на утреннем солнце.

- Пять минут – толстый Коля Завьялов, её оператор, улыбаясь, почёсывал рыжий ус.

- Мы приехали, ждём их тут… – Андрей улыбался белым пухлым лицом – А они позже всех, голубки. Вы шашлык взяли?

- А как же! Я для тебя персонально – с Колей вот - пять килограмм замариновала… А ты что один? Что жену не позвал? Или сестру, Веру?

- А! - Он махнул рукой - Напряг пошёл! Всё как всегда. Вимен! - Надел дорогие, модные года три назад очки - Ладно, поехали.

- А далеко ещё?

- Километров пятнадцать… Алексей, давай ты первый, а то я дорогу что-то не очень помню…

За полем люцерны потянулись участки картошки, разорённые деревни, опять поля, сытые и бедные дачи. За пятиминутной полосой забора на воротах военной части раскинули крылья двуглавые орлы. Постепенно набирал разгон маленький городок: ряды гаражей, лоскутные огороды и поля картошки, сады, деревянные домики, железнодорожный переезд и депо, в изящной ковке темно-красный кирпичный терем - станция счастливых времён русского модерна, серый кусок мыла - корпус завода, негоревший вечный огонь и угрюмые ели у бетонного солдата с автоматом, мост через реку, пёстрый рынок сбоку от оранжевой церкви.

Остановились, купили овощей, свежего хлеба. В магазине «Империя» большой и грузный Коля Завьялов долго выбирал водку. Аня купила свежую розовую пастилу, Алексей рассматривал полки вин, коньяков, водок и тех диковинных плодово-развлекательных напитков, которыми не смотря на постановления ЦК когда-то и указы Президентов теперь, добренький производитель щедро заливл печаль в глазах «потребителя линейки продукта». Угловатый и небритый Вовчик, неуверенно поправил очки, посмотрел на вазочки с конфетами, подвигал кадыком и предложил «сухенького». Но Коля уже показал толстым волосатым пальцем – вот эту, со змеёй.

- На природе лучше идёт, я знаю, я учёный уже.

Городок, как киноплёнка, свернулся в обратную сторону, дорога полями привела в деревню.

Остановились; догнала пыль, следом навалилась утренняя солнечная тишина.

Мужик - худой, в майке и спортивных штанах с лампасами, положив ногу на ногу, сидел на скамеечке у забора, неторопливо курил. Забор за скамейкой был любовно обит картоном от упаковки холодильника – чтобы не дуло в спину. С минуту люди в машинах и мужик у забора молча смотрели друг на друга.

- Слышь, земляк, - Алексей выглянул в окно - где тут усадьба Шлюз?

- Усадьба…- Мужик оживился загорелым лицом, закрутил маленькой стриженой головой - Интернат что ль бывший? Это тут…

Мужик резво вскочил – шлёпая тапочками на босу ногу, подбежал. Лямками майки на худых загорелых плечах он будто вытянул на свет Божий свою прежнюю жизнь – пьянство, безработицу и безделье, несчастную крупную и сильную жену, двоих детей, старых родителей, старый сад, кур, телёнка, телевизор и второй телевизор в бане, корзину с пустыми бутылками у двери в сарай, недавно вместе с соседом покрашенную машину под навесом из чёрной толи, кошку, только что поставленную рядом на скамеечку пустую пивную банку. Икнув, положив руки на дверцу машины, он уже заглядывал в окно, улыбался синими бесхитростными глазами:

– Усадьбу ищите? Так я тебе показать могу. А машинка у тебя почётная, почём такая?

- Усадьба Шлюз, знаешь? Где это?

- А на пивко будет?

- Пивко… Ты не жлобись, так скажи.

Мужик развернулся, вяло пошёл к скамейке.

- Что, не знаешь?

- Вон туда – не оглядываясь, он махнул рукой. – За ферму.

Проехали мимо фермы - небритый худой таджик нёс миску еды собаке, по земле в тысячах следов овцы шарахнулись в загоне, на краю берёзового леса паслись верблюды и тибетские яки. Прутами торчали голые ветви орешника, трава и листья внизу были съедены.

Дорога от опушки свернула в лес. Дальше – низина речки, плотина, четыре разорённые мельницы, за парком начало аллеи к дому.

Старые кованые ворота с железной прозрачной вазой цветов, одна створка лет тридцать назад смята нетрезвым трактористом, через барочные изгибы ковки продета свежая цепь, стянута навесным замком - а справа и слева в зарослях иван-чая рассыхался ломаный деревянный забор.

Из вагончика боком появился старик в зимней дутой куртке, сторож:

– Что?

- Что-что?

- Что вы все повадились? Каждый день – то нерусские, то менты. То одни. То другие…

- Смотрим.

Старик почесал коричневую небритую скулу, оглянулся на подъезжающий минивэн.

- Смотрят они… Нечего тут смотреть - унесли уж всё.

- Чего тогда ворота закрыли?- пухлым весёлым лицом Андрюша выглянул из своей машины. – Неделю назад тебя, дед, тут не было…

- Как это не было? Семьдесят годов тут живу, семьдесят семь уже. Вон – в Кувырином-селе. Ещё колхоз помню… Не было меня… Ишь! Советскую власть помню – ты небось и не слыхал?

Алексей раскрыл бумажник:

- На, отец, пригодится.

-Красненькую…спасибо, сынок. А автобус-то этот что, с тобой? Прибавить бы надо… И за мордастого – Покосился на Андрея - Вот так! А сигареты есть? Караулю тут стены пустые, сижу как сыч … Делать-то всё равно нечего… Так что?

- Что-что?

- Табачку.

- Нет, отец, не курю.

- Слаб что ли? – старик смерил Алексея взглядом - Дочк, а у тебя есть?

Аня, раскрыв пачку, протянула тонкие женские сигареты.

- Учебные? А взрослых нет? – Дед подмигнул Ане выцветшими голубыми глазами и заскорузлыми пальцами с жёлтыми ногтями потянул сразу несколько. – Тонкие-то какие, ими и не накуришься… Дай-ка ещё парочку! Ты дочка, молодая пока, пока ещё покури, а как замуж выйдешь – всё! Как зачнёшь - бросай сразу! И на дух отраву эту не принимай, поняла?

Аня почему-то смутилась, а сторож уже объяснял Алексею:

- Через ворота, значит, не пущу – я при должности. А с боку – там всё настежь, там и забора нету, там заходи пожалуйста. Сейчас сухо, вон вдоль и поезжай. Значит, как загородка кончится - в лесок. Справа обогнёшь, под горой машины и ставь. Там в горку. Мимо сараев каретных вверх, и самый дом и есть. Покупать будете? Эту неделю часто смотрят… Тока – спросит кто - так вы от шлюза слева заехали, самовольно! А тут я вас не пускал. И не видал даже – если что. ПонЯл?

- ПонЯл. Спасибо, отец.

- Слышь…Погоди.

- Что?

- А деваха-т у тебя красивая, не профукай смотри…

Проехали вдоль ломаного забора, остановились в тени лип, вышли. Из двери минивена, животом вперёд вылез оператор Николай Завьялов, за ним длинным козырьком бейсболки показался его друг Вовчик.

- Сашка! - Николай повернулся к водителю – Остаёшься тут. Володь, бери кофры. Я камеру… дай-ка штатив… Всё, пошли! Минералку не забудь.

Пешком поднялись в гору, положили аппаратуру в старые сани - десятки раз чиненые, теперь уже оставленные навсегда. Когда-то в этих санях при всём народе, под звуки рожков и дудок, привезли молодому барину куриное яйцо. Когда-то…

Крапива проросла сквозь брошенные телеги, сквозь поваленный забор; крыши сараев провалились, открытые ворота заросли лопухами. В синем небе не было ни облаков, ни следа от самолёта. Пустота и ожидание лежали на заросшей дороге, на сером дереве сараев, на некошеной траве, на пустующих полях в излучине реки.

Аня шла впереди, щёлкала своей камерой. Алексей, навьюченный шашлыком и овощами, свободной рукой срывая стебли трав, разминая их пальцами, оглядывался по сторонам, шёл медленно. Андрюша Томилин, обмахиваясь от жары, щурясь через круглые стёкла очков, тянулся следом. Так с боку, со стороны людской, гуськом подошли они к дому.

У дуба, где Пашка когда-то привязал бычка, Алексей остановился, взглянул на Дом.

Окна нижнего этажа заколочены ржавым железом, в открытом дождям угловом окне – бывшей библиотеке – наслаждалась зноем аршинная полынь. Двадцатый век, кроме разрушения добавил, всё же, своё: из серого силикатного кирпича, из какого обычно строят свинарники, прямо к дому, не заботясь ни о красоте, ни о стиле – понятия эти отсутствовали в сознании нелюдей, что совершили это - пристроена была глухая коробка котельной. Серые унылые стены утыкались в благородную лепнину картушей, квадратные окна котельной оказались не нужны и их давно заложили таким же свиным кирпичом.

Торжеством плебейской морали над всей усадьбой торчала высоченная труба котельной: тонкая, покосившаяся, с конусной заслонкой и советской звездой наверху. Три железные растяжки ещё держали трубу, а четвёртая, развинтившись, свисала с шиферной крыши котельной и над цветущим репьём поскрипывала у окна.

- Вот, господа, видите? Это и есть усадебный дом… – Андрюша, отдышавшись, заговорил менторским тоном. – Барокко! Елизаветинское или чуть позже…Прошу к главному фасаду… Анна Андреевна, это там … - Пройдя по чёрной угольной пыли у котельной, вдоль пещеры в горе антрацита, повернули к крыльцу - Вот! Барокко, но на излёте уже, на переходе к классицизму… Я это всё проштудировал… Скорее всего времена Петра Третьего… И над каждым окном барельеф, всё как положено…

- Это где берёза выросла? – Алексей шёл вдоль дома.

- Рябина… - Аня смотрела из-под руки. – Урбанист! - Она улыбнулась – Деревья совсем не различаешь?

- Какая разница, Ань - Андрюша заступился за друга – На цену это не влияет… Уф, жарко… А вид-то - а?!

- А шлюз этот где? В честь него же усадьба названа? Кто это придумал?

- Сейчас, Анют, всё увидишь… - Андрюша вытер лоб - На крыльцо поднимемся, а лучше на балкон…Как я входил-то прошлый раз?

- Там можно войти… - Алексей показал в сторону сеней и Алевтининой кухни. - Где поленница была, через людскую…

- А ты откуда знаешь? – Аня смотрела иронично, удивлённо.

- Так… показалось.

- Скажите, какой помещик, прямо латифундист! – Она улыбнулась, игриво наморщила нос – Московский плейбой.

- Думаешь это комплемент? Для меня нет…

Подошли к главному входу, между обколотыми вазами по ступеням каменной лестницы поднялись на крыльцо. Разрушение и запустение лежало на всём, так возможно выглядел Петергоф, когда освободила его Красная Армия, но из под осыпавшейся штукатурки спокойной силой смотрела крепкая ещё плотная кирпичная кладка.

Алексей тронул двери в дом - когда-то стеклянные, а теперь обитые листами бурого железа - забиты. Голос Андрюши неожиданно прозвучал сверху:

– Ну и вид! Мать честная! Эх, поздно я родился! – Хрустя стеклом под ногами, он шёл по балкону, остановился и как владетель земли и угодий смотрел на окрестности - Был бы тут помещиком – обзавёлся бы я семьёй, прислугой, спал бы часок после обеда…

- Смотрел с балкона на свои волостя… - Аня засмеялась – дружески, по-доброму.- Замри вот так… - Она присела с камерой - Есть!

- А жил бы на что? - Алексей, улыбаясь, смотрел на друга вверх. - Ты же спекуль!

- Спекуль не спекуль… а стада бы завёл. Конюшни, лошадей племенных! Борзых обязательно! Думаешь бедно жил бы? Так бы раскрутился…

- Трубку на балконе курил с умным видом, да? – Алексей засмеялся.

- А вы поднимитесь – сами увидите. Сбоку идите, там дверь сломана.

Через сени и кухню Алексей с Аней вошли в дом. Внутри на всём – казённый след интерната и запустения - изрисованные стены, в коридоре чёрно-красное граффити из баллонов. Фигурные двери давно были сняты, увезены, опилены под низкие потолки в чьих-то жилищах, хорошо бы не пущены на дрова. Заглянули в комнату справа – лепнина потолка от дождей осыпалась, открыв клетчатую корзину тёмной дранки. Обвалившиеся части пышной розетки барокко расколотым колизеем лежали на истоптанных детских тетрадях. В коридоре под серым линолеумом виднелось маркетри наборного паркета, а рядом с изразцовой печкой с доски объявлений, склонившись на трёх кнопках, стенгазета поздравляла неизвестных детей. Аня остановилась.

- Алексей, посмотри.

- Что там?

Вверху печи сажей чёрных дыр зияли места вынутых бронзовых горнушек, а ниже, на листе ватмана, под выведенной красной гуашью надписью «С днём рождения!» молчало два ряда оторванных фотографий. Пустая бумага белела вместо детских лиц, но подписи ниже будто не замечали этого - «Даша, 3 года. Марина, 7 лет. Виктор, 4 года. Елена…»

- Страшно, да…

Алексей пожал плечами:

- Почему? Просто на память оторвали.

- Толстокожий ты…

- А! – Махнул рукой - Посмотри, на печке изразцы какие. Вон два старых осталось – Дельфт, наверное…

Аня быстро посмотрела на Алексея, не на изразцы, не ответила. Отступив ещё на шаг, навела камеру на забытую стенгазету, отходя и приближаясь, искала ракурс, щёлкала аппаратом.

В двусветной зале с колоннами балки провалившегося потолка как Титаник в грунт уткнулись в проломленный пол, солнце, побеждающим светом вошло внутрь дома и крапива с репьём роскошно цвели в чёрном проломе.

Андрей показался вверху на хорах, где когда-то при старом барине, одетые в парики и алые камзолы менуэты и регадон играли битые музыканты.

- Да, двести лет дом стоит… Кто только тут не был… - Андрюша сверху смотрел на залу.

- Всё что было – не реально, всё что будет – нереально. – Алексей рассматривал зал. – Есть только сейчас…

- В реинкорнацию не веришь? – Аня остановилась на пороге.

- Нет, конечно… - Алексей сорвал соломинку, помахал ей в потоке солнца – Сказки это, убаюкивающие сказки… Что бы не так страшно умирать было…

- Именно – Андрюша чревом навалился на точёное ограждение. – Всё здесь…

- Ты не свались оттуда – Аня смотрела вверх с испугом. – А то будет – и здесь и не здесь…

- Вот и проверю заодно твою реинкорнацию! – Андрюша засмеялся, но отошёл от края - А там камасутра прямо… Видали? – Он показал на красную помпеянскую фреску.

Обойдя по кругу провалившийся пол, Алексей между колоннами, за полусорванной коркой обоев увидел танцовщицу, сатира, чашу с вином…

- Аня, ты видела? Рим!

Через косой сноп солнца он оглянулся на стоявшую у входа девушку.

Со своей неизменной сигаретой она по-прежнему стояла на пороге - очарованная величавым пространством, стройностью колонн, спокойствием бальной залы. Разрушение и время только добавили этим колоннам то нечастое в жизни качество, какое бывает в лицах прошедших сквозь время и горе стариков, сохранивших, не смотря ни на что, достоинство и стать - то, что именуется словом «порода».

Из трёх человек, вошедших в залу – даже пяти, потому как явились скоро и операторы, душа этой выросшей в столице и комфорте молодой женщины почувствовала яснее других, какое спокойное благородство и не убиваемое чувство будущего живёт в этом разрушенном и брошенном доме.

- Ань, ты не туда смотришь… Вон там камасутра-то… - Андрей и здесь скрипел битым стеклом – Я ещё первый раз тут был – за обоями обнаружил.

Гетера лобызалась с кентавром, рядом амазонка, опершись на копьё, кажется, бросала жребий.

Алексей удивлённо рассматривал красно-рыжую фреску, затем подошёл, дёрнул пересохшие обои рядом - оторвался, потрескивая, широкий белый лоскут. Он потянул дальше, и обои длинной сухой коркой, ломаясь, отпали от стены - показалась другие фрески. Спустился Андрюша, стал отрывать с другого края. Пересохшие полотнища крошились и падали, и скоро открылась «зала игр», какой была она почти два века назад…

- Вот это да! - оператор Коля Завьялов и маленький Вовчик, положив аппаратуру, стояли у входа. - Вот это да! Прям древний Рим!

Коля вышел на солнце, рукавом вытер блестевший лоб, под клетчатой рубашкой почесал грушу живота – А, Вовчик? По истории искусств проходили – помнишь?

- Помпеи… - Вовчик крутил тонкой шеей - Второй помпеянский стиль…

- Какой второй? Помпеи отдыхают. Тут покруче будет… Прям пособие по порокам!

Молча все рассматривали красные фрески, пока оператор первым не вернулся в реальность:

- Ань, а хорошо, что потолок провалился – света вроде хватает. Так и снимать будем…

- Да… А барин-то был шалун… – Аня, улыбаясь своим мыслям, смотрела по сторонам. – Шалун, но со вкусом! Алексей, что скажешь?

Глядя на залу, Алексей остановился между колонн. Справа и слева из лепного карниза торчали кольца баскетбольных корзины для мячей, с крашенного зелёной краской паркета из-под кусков штукатурки и битого стекла цинично белели полосы разметки.

- Здесь, наверное, спортзал был. – Аня оглянулась на Алексея – Что ты молчишь?

- «А когда я вернусь – в тот единственный дом» – Алексей, раскинув руки, как маленький, пошёл над крапивой по одинокой балке пола – «В тот единственный дом, где с куполом синим не властно соперничать небо…»

Небо, безоблачное в этот час, подобно далёкой и недосягаемой вершине, ни малейшим вниманием не удостоило эти гордые и заносчивые слова, но – распахнулись позади двери…

Алексей оглянулся.

В залу вошёл… кто? – некто в короткой коричневой куртке, светлых брюках, заправленных в узкие, для верховой езды сапоги. Человек этот мельком взглянул в глубину залы – Алексей проследил его взгляд – за белыми колоннами, в золочёных креслах белыми чулками отражаясь в тёмном озере паркета, сидел человек: виднелся парик с буклями, светлый расшитый камзол, туфли с пряжками и красными каблуками. Лежавшая рядом собака – кажется борзая - скользя когтями вскочила навстречу вошедшему…

- Не спит? Хорошо. - Тот человек кивнул и будто торопясь пошёл в сторону библиотеки - Теперь пусти её, Павел. Альма, идём!

Раб торопливо отпустил кожаный поводок и борзая кинулась следом. Оглядевшись, Пашка снял с головы парик, утёр им потное губастое красное лицо…

Алексей не знал, конечно, куда ушёл тот человек – а торопился он записать рифму. Наверху, в библиотеке, под портретом молодой ещё Екатерины, на столе с зелёным сукном написал он торопливо:

…Слушая говор колёс непрестанный,

Многое вспомнишь давно позабытое,

Глядя задумчиво в небо широкое…

Показалось – времени нет…

Многое вспомнишь давно позабытое,

Глядя задумчиво в небо широкое…

Собака легла у стены на ковёр, посмотрела грустными глазами, положила на лапы длинную породистую морду. За дверьми, на диване у лестницы сидел лакей Серёжка, слушал не позовут ли, посмеивался над взятым тайком томом «Золотого осла». Внизу в зале Пашка подошёл к окну, достал из подкладки ломоть хлеба, лбом прислонясь к стеклу начал угрюмо жевать, ждать когда за стриженными кустами парка пройдут с покоса девки, Нинка. Управляющий Петрович, уже отобедав, на кухне у Алевтины пил чай. Дрозд чёрным лаковым глазом смотрел из-за прутьев клетки, ждал кусочка горячей шанешки. Алевтина как обычно раскрасневшаяся от печи, в чистом переднике, стоя а печки ела шаньгу, запивала чаем из господского бокала с отколотой ручкой, поворачивалась к плите, помешивала закипавший бульон для барина. За домом, за каретным сараем, прежний управляющий Матвей Генрихович, опираясь на слепого деда Лёшу, худом бочком выполз из двери старой бани, волоча тело сделал шаг-другой - и оба они почти повалились на сухую скамью. Отдышавшись, один зрячими, другой сгоревшими в Измаиле глазами посмотрели на четыре мельницы вдали – лопасти их медленно поворачивались. На деревне все обедали. Николай, бородатый и синеглазый, вместе со старшим сыном, старшей дочерью и женой в тяжестях окучили с утра картошку, теперь ели рассыпчатую гречневую кашу, даже с маслом и свежим луком. Мать Николая, больная, старенькая, ела сидя в постели. Все они не выспались – ночью телилась корова, дети и теперь норовили убежать не доев, смотреть на смешного рыжего телёнка – тот большими глазами в длинных ресницах смотрел на детей, на пегую мать, на свет первого дня своей жизни. Дальше, на той стороне прудов, за шлюзом, в усадьбе Томилино в синем своём кабинете Андрей Иванович уже дважды слышал, как Таня позвала к столу. Она, его сестра Вера и сын Саша сидели за небогатым, но аккуратно сервированным столом, пред дымящейся суповой миской – Вера сняла крышку - ждали. Маленький Саша мял хлебный мякиш. Татьяна, дожидаясь мужа, сощурясь, медленно и зло закипала. Вера, думая о брате и постоянно об Алексее, и что Таня вот-вот сорвётся, подавленно молчала, кусала губы. В кабинете Андрей Иванович, отправляя рукопись в Петербург авторитетному метру, торопился как мог - начисто переписав письмо, поставил последнее – «За сим, многоуважаемый Николай Васильевич, остаюсь искренне ваш, Андрей Томилин». В дверях рыжебородый Савелий, уже в начищенных сапогах и лёгкой поддёвке переминался, ожидая везти письмо в город, к ежедневному пятичасовому забору почты, смотрел как барин торопливо сложил лист втрое, залил сургучом, запечатал. Во дворе у крыльца дворовый Прокопий стоял с рыжей посёдланной лошадью, зевал. Дальше, за ближним лесом, полями и полями, в уездном городе усатый капитан-исправник сидел в присутствии, и уперев в кулаки тяжёлую ещё с утра голову, разбирал по пунктам полученный из Перербурга циркуляр - Об охранительных мерах по пресечению моровой язвы распространения. Дочитав, капитан-исправник перевернул четвёртую страницу циркуляра, увидел белую оборотную сторону, вздохнул облегчённо, посмотрел на красную колокольню за окном, на галок на золотых крестах, подумал о самом большом сейчас счастье - выпить рюмку водки, вилкой подцепить длинный кусок солёной розовой сёмги, и - дуплетом, не откладывая – вторую, полную, уже под грибки с луком. Дальше за площадью, доктор с неровным клубничным носом, весь в чёрном, шёл в это время вдоль торговых рядов, мимо нищих, калек, мальчишек-сапожников, торговок пирогами и сбитнем. Чётко и медленно доктор шёл также на почту – отправить письмо брату, служившему в механических мастерских в Москве – кроме брата никого у него не было. Ещё дальше, взирая на землю совсем из поднебесья, видно было как орлы сияли на башнях Кремля, и часы сыграли променад, пробили час дня. На Чистопрудном бульваре, где зимой мелькал огням китайский цирк-шапито, где кружились мимы с факелами и силачи выводили тигра, теперь дворник в белом фартуке облокотясь на метёлку, смотрел как мастеровые ставят новые газовые фонари – высокие, в чёрном чугунном литье. У перрона Николаевского вокзала ждал пяти часов и господ пассажиров поезд в Санкт-Петербург, два помощника машиниста, швыряя уголь в топку, начали уже поднимать пары. А дальше, словно на краю земли, в совсем далёком Петербурге день задался прохладный, с дождём, и военный министр граф Чернышов, вернувшись от Высочайшего доклада, посмотрелся в зеркало – ровна ли накладка на темечке – и приказал Коркину затопить камин. Рослый гренадер Алдошин, выносивший портфели с деньгами, за то, что не во время уронил на паркет серебряную ложечку, а потом, испугавшись, и пустую чашку, прогнан был сквозь строй в сто шпицрутенов и служить отправлен на пост Верный в двух днях от Читы. Дальше, на берегу Невы, в Зимнем дворце Его Императорское Величество Государь Император Николай Павлович, утром заслушав доклады, не смотря на дождь с резким ветром, отправился на развод караула у Конногвардейского манежа, и теперь, слегка простыв, говорил в нос. Приняв австрийского посланника и следом турецкого, Государь выслушал мнение министра иностранных дел графа Нессельроде о нынешнем положении Европы и в особенности о внутренней политике князя Меттерниха. Найдя положение дел несколько более опасным, чем он полагал ранее, Государь повелел перевести ещё две пехотные дивизии ближе к австрийским границам – паче чаяния случатся в Вене беспорядки и надобно станет железной рукой помочь царствующему австрийскому дому. Затем, во время обеда с семьёй, Государыня посмеивалась над его гудением в нос, но Наследник, Александр Николаевич, заступился за папА, как истый англоман сказав, что в Лондоне простуда нынче в моде. После кофе с бенедиктином Государь вернулся в рабочий свой кабинет и занялся тем делом, которого ждал с утра, ни на минуту, однако, заведённого хода дел не поторопив – пригласил художника фон-Штромма с эскизами летней парадной формы отдельного Его Императорского Величества железнодорожного батальона. Найдя форму штаб-офицеров безвкусной – зелёный мундир не сочетался с голубыми выпушками – Государь внёс улучшение, заменив жёлтый приборный металл на белый, соответствующий цвету рельсов. В этот час, уже за полдень, проснувшись в своей квартире на Фонтанке, Полина получила опять корзину цветов от того господина – навязчивого, щедрого, тяжёлого и настойчивого. Был он ей неприятен, несравним с тем, кого любила она до сих пор, и на вопрос посыльного что же ответить, она, в белой своей спальне сев к туалетному столику закрыла глаза, сжала плотно веки и всё равно чувствовала как потекли слёзы. И на вопрос посыльного, от двери повторенный ей в который раз, ответила она не обернувшись, едва слышно – «Да… и уйдите, уйдите отсюда!»

Был июньский день, самый длинный день в году.

Все ещё были живы, всё было поправимо…

Не была ещё разворована и сожжена усадьба, во всей России не была разрушена ни одна церковь.

До 7 ноября, Дня сатаны, было ещё семь с лишним десятков лет, и паук не завладел ещё бескрайней и женственной равниной.

Все ещё были живы, как живы сейчас, в эту минуту, те, о ком вспомним мы через десять или двадцать лет.

Все ещё живы. Мы ещё здесь.

Опять появились голоса, звуки. Алексей посмотрел вокруг, увидел разрушенный дом, себя, балансирующим на деревянной балке над зарослями крапивы внизу…

- Николай! - Аня вышла в поток света - А ты где Помпеи-то изучал?

- Помпеи! Кто ж их не знает?

- А всё-таки…

- Изучал… я много чего изучал… Во ВГИКе, на операторском. Ты не знала? Думала – мы так, погулять вышли?

- И со мной вместе, между прочим… - Вовчик раскрывал штатив.

- Да, с Вовчиком… Я ещё Мамонова застал, Германа-старшего, Балабанова – мастера были! Теперь так не снимают, теперь всё кино на компьютере делают, аферисты… А тогда было – Кино! Помпеи…

- Атриум! Здесь, в середине, хорошо бы стол поставить! – Алексей продолжал, показывая руками - И пировать. Как римляне! Прямо Нероном себя чувствуешь!

- Нет, бери круче - Калигулой! – Андрюша довольно посматривал вокруг – Оргии устраивать самое лучшее место! Только баню ещё надо.

- А я не ожидала, честно говоря! – Аня прошла вдоль колонн. – Материал первоклассный! Потолок этот , лепнина, а там – космос… Спасибо, Андрюш, удивил! Николай, ты в проломанный пол залезь, сможешь?

- Зачем?

- Фрески через крапиву возьми, снизу. Алексей, помоги ему… Что ты замолчал? Алексей!

- Странное опять чувство… Дежавю. Будто знаю здесь всё… Вот видишь, там обои остались – за ними бык должен быть и юноша с кифарой…

- Кстати о быках…Шашлык здесь жарить будем? – Андрей толкнул ногой дверь на крыльцо, звякнули последние квадратики стёкол – Забили, арнауты!

Оглядываясь вокруг, замолчали. Операторы налаживали на штативе камеру, белая бабочка влетела через потолок, трепетала у фиолетовых цветов репейника.

- Андрюш, а скажи, ты наверно знаешь - Дым Аниной сигареты летел к солнечному потолку - Сколько всё это стоит?

- Это к префектуре вопрос. Корейцы, кстати, всё сломать собрались, им земля нужна – от плотины в обе стороны. Склады, терминал, парковка… Только они, выясняется, уже и не корейцы…

- Идём наверх – Алексей провёл рукой по белой разбитой двери, по пустому месту от ручки. – Там библиотека должна быть.

- А ты откуда знаешь? – Аня задумчиво смотрела на обвалившийся лепной фриз, на колонны, фрески - Интересно, и кто же всё это купит?

- Или очень мудрый человек, или очень глупый…- Андрюша зевнул – Я бы не купил…

- Ты же только что говорил – помещиком бы жил, борзых завёл?

- Друг сердешный, да я пошутил - Андрюша поморщился, махнул рукой - А шашлычка бы недурственно!

- Ну, Владимир, начали! - Николай приник к глазку видоискателя – Дубль первый – зал Нерона.

- Николай, ты корзины баскетбольные возьми, с небом.– Аня показала вверх рукой, звякнули браслеты на тонком запястье – И фрески на стенах, вон ту, с девицами… Что тут? О, секс в полный рост… Алексей, ты такое видел?

- Ну-ка, где в полный рост? – Маленький Вовчик, уворачиваясь от крапивы, шёл через залу – Да… С фантазией ребята жили… А ведь крепостные рисовали, а? Интересно, с натуры? Ань, так вообще изогнуться-то можно?

- Вован! - Коля оттеснил его своей габаритной фигурой – Ты что уставился, щегол? Ни разу девок не видел? Провод от софитов тащи! Аккумуляторы где? Работаем!

- Ты говорил, солнца хватит…

- Вон там подсветить надо, видишь тень густая. На санях оставили. Бегом!

- Николай, здесь отснимешь… - Аня огляделась, куда бросить сигарету. – Не зажечь бы тут всё, жалко…- Она подошла к окну, в щель ржавого железа кинула окурок на улицу, в траву. - Здесь отснимешь - на второй этаж иди – с балкона панорамку возьми…

- Так что насчёт шашлыка? - Андрюша снял очки, потёр переносицу. - Где будем? Может перед домом?

- Андрей, давай на речку. – Коля помолчал и солидно добавил - Мы что - бомжи?

- Почему, может как римляне. – Андрюша показал на фреску – Вон, как эти, периода упадка. Сейчас у нас какой период? Расцвета?

- Рассвета! Раннего, ещё сумеречного – Николай захохотал, задрожал камерой – Сразу переходящего в сумерки! Не смеши меня, парень, а то кадр трясётся.

- Давайте у плотины, на воздухе… - Алексей ногтем пошелушил краску двери - Тут тяжело как-то…

- Алексей! – Аня присела, снимала крапиву на паркете. - А кто здесь жил, не знаешь?

- Дети жили, интернат был…

- Ну да, а до того?

- Усадьба была…

- А чья, не знаешь?

- Не знаю… Сейчас продают как бывший интернат, а мы поставим, конечно, как усадебный дом конца восемнадцатого... Пойдём, библиотеку посмотрим…

Шашлык на берегу, разрезанные пополам помидоры, зелёный лук, красное вино и водка со змеёй. Водитель минивэна, Саша, водки не пил, молчал, налегал на шашлык. Коля Завьялов, большой, грузый, волосатый, весёло и умело из первой выпитой бутылки шампуром доставал свернувшуюся мамбу.

- Иди сюда, иди закуска любимая!

- Ты что, их уже ел? – Вовчик брезгливо морщился. – Шашлыка тебе мало?

Плоская головы змеи, сырая от водки, показалась из горлышка. Толстыми пальцами Коля ухватил, её, вытянул всю свёрнутую пружину.

Змея дрожала белым брюхом, капли водки текли у Коли по волосатым рукам.

- И не боишься? – Вовчик смотрел испуганно, брезгливо. – Вдруг внутри яд остался? А ты съешь…

-Я их не ем. Я их уничтожаю. Потому как змея – измена! - Коля слизал с мизинца капли водки - Дай-ка нож, Вольдемар!

Змея в тонкой железной чешуе скользила, резалась с хрустом.

Смотрели все с отвращением, но внимательно. Есть отказались. Попробовал только Алексей, да и то чуть-чуть – мясо оказалось как резиновый ластик, отдавало спиртом.

- Под это дело – первую резервную. – Из кофра с камерой Николай достал бутылку пшеничной.- Усадьба хороша, конечно. Жаль что узкоплёночные купят.

- Погибла Россия, что говорить! – Вовчик пьяно скривился. – Погубили!

- Это ещё как сказать. – Завьялов ел помидор, разливал водку – Может ещё так попрёт!

- Усадьба замечательная, мечта. – Аня взяла грушу. – Как на картинах у… сейчас вспомню… у Борисова- Мусатова.

- Аня, тебе же Рублёвка нравится? – Алексей рассмеялся, прищурился от солнца, разливая в стаканчики красное вино - Или не нравится уже?

- Э, здесь другое… Там пространства нет. Задавленность. Дом на доме, колумбарий какой-то… И заборы сплошные. По три метра заборы, по пять…А здесь…- Из-под руки она посмотрела на дальние поля - там на горе белел оставленный дом.

- Ну Ань, ты, закрутила! Борисов-Мусатов… Да, Володь? - Николай лаваш намазывал маслом - Но сходство есть.

- Какое сходство, Коля? – Вовчик двумя пальцами держал кусок шашлыка. – Сто лет же прошло, и всё другое… Люди другие…

- Это только почувствовать можно. «Всё изменяется, ничего не исчезает». Как это по латыни? Алексей?

- А я откуда же знаю… - Засмеялся – По-латыни!

- Жить в усадьбе надо… Дай мне вина, Алексей, раз ничего не знаешь… - Она улыбнулась - И детей воспитывать. Троих или четверых. И Москва депрессивная совсем не нужна… И хорошие дети вырастут.

- Чем это тебе, урбанистке, Москва не угодила?

- Люблю её, родной город всё-таки… Но – аура там изменилась, тяжёлая стала, нездоровая какая-то… А здесь… Здесь сила есть, чувствуется – в косогорах этих, в пространстве… Да и дом красивый.

- Точно! – Андрюша подмигнул, засмеялся – Мы как раз одному чурке задвинуть собирались! У него пока две жены, а можно ему четыре. Вот выводок-то будет!

- И тёщи четыре? - Коля замотал головой, выплюнул чёрную шкурку – Вон она, тёща! Тьфу! Я с одной-то еле справляюсь! Слава богу – оба мелких на ней. Вовчик, а ты когда женишься?

- Алёш, что ты грустный? Грушу будешь? На половинку.

- Вольдема-ар, ты плавки взял? – Коля опять захохотал, разливая. - Или они тебе не нужны? Ещё, типа, женилка не отросла? А на стене-то девок рассматривал, я видел! – Коля пьяно захохотал.

- Так! Коляну больше не наливать. – Андрей лаваш макал в соус – Друг сердешный – всё! А то я не поверю, что ты во ВГИКе учился.

- И со мной в одной группе, между прочим - сообщил Вовчик, гордо улыбаясь.

- Не-е, Вовчик, ты не так говори. – Коля захохотал, грузно затрясся. - Ты говори так – «Этот толстый Колька с самим мной в одной группе учился…»

Искупались. Солнце зашло за иву, мягкая тень звала лечь на траву и забыть дела, уснуть. Алексей и Аня ушли за кусты ивняка, заросли осоки, среди тонких синих стрекоз целовались по пояс в воде.

Она попыталась уплыть – он обхватил её бёдра.

- Нет, не надо в воде… Здесь грязно. Через два часа дома будем…

Водитель минивэна порезал ногу, и маленький запьяневший Вовчик, гуляя худым кадыком, объяснил:

- А это потому всё, Саня, что ты не пил!

Солнце, вино и шашлык, по словам Андрюши, сломили стойких бойцов, и с предложением «Часок поспать – дело святое!» все согласились без спора.

Трещали синие стрекозы. На той стороне прудов, на горе, за парком, молчал далёкий дом.

Всё изменяется, ничего не исчезает.

Возвращались опять мимо фермы с овцами, смуглые дети проводили взглядом дорогие машины. В деревне мужик всё так же в праздности сидел на лавке, узнав машины, презрительно отвернулся.

Райцентр, старенькие каменные дома, колокольни, бетонный солдат. Пустая уже рыночная площадь. Человек в фартуке вышел из павильона с надписью «Мясо», кинул из таза кости и обрезь собакам.

Алексей затормозил – ещё одна стая, завидя раздачу, перебегала дорогу.

У светофора парень с девушкой проехали на велосипедах, заканчивался спокойный летний день. Мальчишки, поливая друг друга из водяных пистолетов, выбежали на тротуар, опять скрылись в арке двухэтажного дома.

К мосту через речку, мигая лампами, пронеслась милицейская машина, за ней армейские грузовики. «Осторожно, люди!» мелькнуло на брезенте кузова.

Звук сирены показался чужим в маленьком летнем городе.

Две женщины, оглядываясь, бежали навстречу.

- Что-то тут странное. – Аня торопливо достала телефон, включила камеру.

Какой-то человек выскочил из-за деревьев, чуть не попав под колёса, перебежал через дорогу, к голове он прижимал куртку или пиджак.

- Что такое?

Сигналя, промчалась белая скорая помощь.

На обочине стоял зелёный армейский грузовик под брезентом. Солдаты со щитами и дубинками строились за тополями на тротуаре.

- Спецназ! – Аня набирала номер - Коля, ты вменяемый? Что в каком смысле? Снимать можешь? Да, да, сейчас…Коля, милый, соберись! Не знаю что, не знаю – случилось что-то… Всё снимай! Всё!

Человек, шатаясь, выскочил из переулка справа, упал на капот, руками перебирая вдоль машины, исчез где-то сзади. На стёклах размазанным иероглифом текла кровь от его рук.

Навстречу гуще бежали люди.

- Всё, стой! Выходим!

Оператор Николай Завьялов, тряся животом, пробежал мимо с камерой на плече, «ТВ НОВОСТИ» было на спине его лёгкой куртки. Осветитель Вовчик, набирая номер студии на мягком дисплее рукава такой же ветровки, бежал следом. Где-то за домами, рядом, выло несколько милицейских сирен.

- Что там? Что!?

……………………………………………………………………………………………….

……………………………………………………………………………………………….